Час Елизаветы

– Холмогорская крепость, – стал вспоминать узник. – Я помню ее… Это было очень давно, в детстве. Там был снег, много снега, ветер и серое небо… Тогда мне еще позволяли видеть снег. Нынче – нет. Недавно разрешили прогулку, но Власьев и Чекин шли за мной, бранились, тыкали ружейными прикладами в спину, и я попросил разрешения вернуться… Лучше одному в камере, чем на прогулке – с ними… Они ведь смеются надо мной, дразнят, а порой и бьют!

– Власьев и Чекин не смогут помешать вашему побегу, – заверил узника офицер. – А прочие будут за вас. Я сумею привлечь на вашу сторону гарнизон.

– Бежать… – медленно и задумчиво повторил узник, словно положил это слово на весы своего отчаяния. – Если бы сие удалось! Я бы увидел все то, что от меня спрятали, заново научился дышать! В этой камере мне так не хватает воздуха…

– Вы снова стали бы императором! – скромные, будничные желания узника показались Мировичу невероятными для такой важной персоны. – Вернули себе трон!

– Трон? – растерянно переспросил узник. – Но мне нужна только свобода.

– Вы станете государем российским, – продолжал офицер, не обращая внимания на последние слова арестанта. – А я – первым из ваших друзей и подданных.

– Вы позволите мне идти, куда вздумается? – спросил арестант Григорий, которого возможность дышать полной грудью интересовала сейчас куда больше, чем власть.

– Вы сами будете приказывать, государь… – эти слова Мировича прозвучали как присяга, и Иван Антонович не стал больше ни о чем расспрашивать. Он лишь терпеливо выслушал то, что ему предложил офицер, изредка поддакивал и сам не заметил, как дал согласие на бунт в Шлиссельбургской крепости.

Впрочем, сначала Мирович подготовил для Ивана Антоновича манифест – снова щедро угостил водкой Власьева и Чекина и получил таким образом разрешение на второй тайный разговор с арестантом. В манифесте говорилось, что Иванушка – законный император России, поскольку после смерти императора Петра Федоровича и ввиду малолетства цесаревича Павла иных наследников у империи Российской не осталось. Правящая же государыня Екатерина Алексеевна не имеет никаких прав на русский престол.

– Что же делать с царствующей императрицей? – робко спросил Иванушка у Мировича.

– Сослать за пределы империи вместе с сыном, – без тени сомнения, нимало не задумавшись, ответил Мирович, как будто лишить власти могущественную Екатерину было ничего не стоящим, пустяковым делом. Впрочем, он рассчитывал на земляков Разумовских и братьев-казачков… – А лучше всего – в Сибирь или в крепость!

– В крепость? – ужаснулся Иванушка. – Как меня? Такой судьбы никому не пожелаю. Даже врагу злейшему.

– Вы слишком добры, государь, – строго заметил Мирович, – и доброта сия вас погубит. Врагов нельзя щадить! Не пощадила же вас Екатерина Алексеевна! Из крепости не освободила, свободу не вернула! А Елизавету Петровну, вас погубившую, тоже бы пощадили?

– Пощадил бы, – Иванушка тепло, тихо улыбнулся. Он всегда улыбался так, когда вспоминал единственный визит Елизаветы. – Она ко мне приходила: прогулки обещала, книги… И все исполнила…

– Прогулки? Книги? – Мирович снисходительно пожал плечами. – Она должна была вернуть вам свободу… Сказывали мне знающие люди, что каялась государыня Елизавета перед смертью в страшном своем грехе перед вашим императорским величеством и покойной правительницей Анной…

– Стало быть, не могла она свободу мне вернуть… И в том перед смертью покаялась… – вздохнул узник и заговорил, как обычно говорят влюбленные, – поэтичными штампами. – Только красивее Елизаветы Петровны я никого не видел. Я вообще не видел других женщин. Только матушку… А у Елисавет Петровны глаза, как весеннее небо. Я видел весеннее небо – еще там, в Холмогорах. И несколько раз здесь, в крепости. А волосы, как огонь…Тот, что душу согревает.

Мирович подивился сентиментальности узника, совершенно неуместной по отношению к той, что некогда лишила его престола, но не стал обвинять Иванушку в наивности. Чего ожидать от мальчика, который провел всю жизнь взаперти! Елизавета могла показаться ему и ангелом небесным – других женщин узник не видел.

– Пора действовать, государь! – прервал откровения Иванушки Мирович. – Извольте подписать манифест!

Иван Антонович покорно подписал протянутую ему бумагу. Арестант как будто не принимал всерьез того, что говорил странный офицер. Ему казалось, что все это – вымысел, фантазия, еще одно проявление того фантастического мира, в котором он давно уже жил. Иванушка ни на мгновение не поверил в то, что Мировичу удастся вернуть ему корону. Арестанту хотелось лишь, чтобы офицер продолжал тешить его сказками и уверять в будущей неизбежной свободе. И Мирович старался, как мог…