Час кошки

Лайнус… Персонаж американских мультиков. У него есть дружок — Снупи, у Снупи комплексы — он слишком любит мамочку. Лайнус вечно таскает с собой старое свалявшееся одеяло, иногда даже засовывает его в рот — без него просто заснуть не может.

Спун не просил прощения. Ход его мыслей был примерно таков: «Я понял, ты мне нужна. Какой же я молодец! Тебе здорово повезло, бэби!»

У меня не было никакого желания спорить с этим счастливым болваном. Поскольку все это соответствовало действительности.

Спун лежит подо мной. Мы беседуем. Сотни раз мы трахались, общаясь при помощи тел, но теперь общаемся с помощью слов — в первый раз в нашей жизни. Я говорю ему, как мне скверно, когда его нет дома. Так скверно, что я шалею от счастья, входя в туалет и натыкаясь на следы его испражнений. Как-то раз я даже вытряхнула мусорное ведро, чтобы выставить на столе батарею пустых бутылок из-под его любимого пива «Michelob».

— Спун, мне ужасно хочется съесть твой пенис, вылущить его, словно банан, — той серебряной ложкой, что ты носишь с собой… Спун… — Меня переполняет желание, как самку во время течки.

Спун заглядывает мне в лицо и прищелкивает языком.

— Черт! Очень хочется доставить тебе удовольствие, бэби. Ну, взгляни на свою кожу… Смотри, какая она послушная и упругая. Надавил пальцем — получится ямочка. Убрал палец — ямочки как не бывало.

Он не бьет меня, а целует, ибо знает, что это более действенно. Он так хорошо изучил меня, что умеет превратить боль от укуса в изысканное наслаждение.

— Знаешь, я просто таю. Как масло на тосте… Спун…

В детстве Спуну ужасно хотелось кошку. Но вся его семья терпеть не могла кошек, слушать его не желала. А он думал о кошках даже в школе, во время уроков. «Мамочка! Ведь кошки такие пушистые, такие мягкие, такие милые!» — уговаривал он. А мать отвечала: «Да ведь женщины — они что кошки, вот пройдет годиков пять, и ты заведешь себе девушку…» Однажды он поехал в гости к приятелю, и на обратном пути подобрал хромую бездомную кошку, которую хозяева выбросили на улицу. Вне себя от счастья, он привязал кошку к багажнику велосипеда и привез домой. У братьев и сестер тотчас же началась аллергия на кошачью шерсть, они безостановочно чихали и поносили Спуна на чем свет стоит. В итоге он притащил кошку к себе в кровать и стал украдкой прикармливать ее. У кошки из глаз постоянно сочилась какая-то гадость, они были мокрые, словно заплаканные, словом, кошка болела. В семье Спуна не было денег на кошку, так что он кормил ее тем, что не доедал сам. Всеми ненавидимая кошка была робкой, пугливой, и на мордочке у нее было написано одиночество. Но Спуна она любила, и Спун ее тоже любил. И вот однажды, проснувшись, Спун обнаружил под собой мертвую кошку. На простыне желтело пятно: кошку вырвало перед смертью. Спун возненавидел кошку, которая умерла, не издав ни звука, по своему желанию. Он положил ее в полиэтиленовый мешок и выбросил трупик в каком-то глухом закоулке Гарлема. При этом он вспомнил слова матери. Женщины — они что кошки. Это он усвоил с детства.

Тело мое истекает соком. Спун, раствори в нем побольше сахара! Если твой пенис — сосулька, то мой жар растопит ее, и она обратится в воду.

— Раздави меня, как ту кошку!

Если я умру, как та несчастная кошка, то навечно останусь жить в твоем сердце. Я буду мстить всю жизнь! Твоя мама была права, Спун! Женщины — они ведь что кошки…

Мне вдруг почудился запах устриц. Кожа Спуна сделалась как обжигающий деготь, и начала облеплять мое тело. В комнате абсолютная тьма. Ни единого проблеска света. Нет и музыки. Есть только запах. Нюх у меня стал, как у полицейской собаки. Я всегда учую запах этого человека — как бы далеко он ни находился.

Спун приподнялся на локтях и посмотрел на меня. Открыв глаза, он изучал меня, словно добычу. Скрипнул зубами. Хотя, по правде сказать, скрежетать зубами было впору мне.

— Я сейчас лопну от злости!

— Почему?

— Я в таком состоянии… с ума схожу, а тебе хоть бы хны! Ты всегда сверху!

— В каком таком состоянии?

— Я сейчас потеряю сознание и умру!

— Открой глаза!

Спун вцепился в мой подбородок, чтобы я не потеряла сознание. Ну прошу тебя, Спун… если я потеряю сознание, мне станет легче.

— Смотри на меня, до последней минуты! Смотри, как я лежу на тебе сверху!

Слезы полились у меня из глаз. Я прозрела истину. Боль и наслаждение — это одно и то же. Любовь к Спуну ранит мое сердце. Может быть, подождать, пока боль от раны сменится удовольствием? Может быть, я дождусь той минуты, когда смогу со смирением принять сладкую боль страдания?…

— Смотри на меня!

Я посмотрела. Не убежать. Я — в его зрачках. Все равно, что будет завтра. Имеет значение только то, что происходит сейчас, на простынях, на этой постели.

Скорее всего, он знает это. И даже если нам скажут, что настал Конец Света, мы свернемся клубочком в постели, как черви, и нагло скажем: «Who cares?»[6]