Час ноль

Там было еще какое-то поле подсолнечника. Улли не мог бы точно сказать, в какой связи упомянул его Эвальд Кранц. В памяти осталось только это поле подсолнечника. Должно быть, Эвальд Кранц упоминал его много раз, и так, что Улли это запало в память, словно поле было какое-то совершенно особое, словно оно означало что-то, поле подсолнечника, круто спускающееся по склону, сверкающее на фоне темно-синего неба.

Улли стало интересно. Это ведь не совсем обычно, когда взрослый человек привязывается к молодому мальчишке, чтобы избавиться от всего, что пережил в России, — за этим скрывалось что-то иное. Эвальд, должно быть, и сам почувствовал это: день-другой он не приходил. Улли ждал. Был уверен, что Эвальд придет.

И не ошибся. Эвальд Кранц неловко обогнул угол дома. Улли колол дрова.

— Садись, — буркнул он.

— Славяне эти какие-то загадочные. Они либо убьют тебя, либо отдадут последнюю рубашку.

Вдруг Эвальд вспомнил какое-то лицо. Лицо молодого парня. Худое, загорелое, с высокими скулами, с русыми, коротко остриженными волосами и пронзительно-светлыми глазами.

— Ну а что это за поле с подсолнухами? — спросил Улли и тут же понял, что сделал ошибку.

Эвальд запнулся, оборвал рассказ, сменил тему.

— Ладно, мы напали на них без объявления войны. Так ведь иначе они бы напали на нас. Стали бы русские соблюдать договора. Это была необходимая оборона.

— Но я уже слышал об этом, только по-другому, — сказал Улли. — Вы же на протяжении сотен километров вообще не встречали сопротивления. Выходит, русские совсем не готовились к войне.

Эвальд Кранц резко поднялся и ушел.

Через два дня Улли увидел его на скамье возле дома. И подсел к нему, начал что-то рассказывать сам, чтобы придать ему уверенности. И это удалось. Эвальд принялся рассказывать о необъятных просторах этой страны, о ее плодородных землях и о ее неплодородных землях, о жарком лете, о проливных осенних дождях, о грязи по колено, о звездных морозных ночах, о буранах, и вдруг в его рассказе снова возникло поле подсолнечника. И тогда — словно кинокамера медленно отъехала назад — показался и его край, пологий луг, яблоня и, в кольце холмов, бездонное и высокое синее небо.

Разговор прервал Кранц, который как раз подходил к ним по переулку. Эвальд поднялся и ушел в дом.

В ту ночь Улли снились подсолнечники. Он видел это поле, каким оно представлялось ему по рассказу Эвальда, — бегущее вверх по склону холма, сверкающее на фоне темно-синего неба. Но синева вдруг обрела какой-то серый оттенок, все вокруг помрачнело и неуловимо изменилось. В подсолнухах что-то таилось. Что-то жуткое подстерегало его там. Оно вот-вот выпрямится и появится перед ним.

Улли проснулся весь в поту. Распахнул окно. Холодным светом светила луна над яблоней, меж кустарниками протянулись полосы тумана. Улли включил свет, потрогал знакомые предметы, раскрыл книгу. На соседней постели спал Освальд, взъерошенную круглую голову он глубоко вдавил в подушку, рот раскрыл, дышал тяжело и часто. Улли потушил свет. В шесть утра зазвонил будильник. Улли поднялся весь разбитый.

С тех пор Улли избегал Эвальда Кранца. С тем явно происходило что-то неладное. Каждый раз, проходя мимо их дома, Улли чувствовал себя как наживка на крючке. Будто к нему вот-вот прикоснется что-то липкое и холодное. Трудно сказать почему, но он чувствовал, что его интересом злоупотребили.

— Так что там с этим валом?

Речь шла о том, чтобы общинный грузовик, когда он в очередной раз поедет на металлургический завод в Фёльклинген выменять картофель на стальную арматуру, прихватил с собой Эрвина Моля с его старым валом и подождал в Фёльклингене, пока Эрвин с новым валом не вернется из Саарбрюккена.

— Потрясающе, — сказал вдруг Эвальд Кранц. — Настоящая внешняя торговля.

Все посмотрели на него. Стало тихо.

— И чего же ты от нас хочешь? — спросил Кранц.

— Я тебе рассказывал, как советы решают проблему борьбы со вшивостью? — обратился Эвальд к Улли.

— Ты мне и так уже достаточно всего рассказал, — ответил Улли.

— А ну, быстро спать, — прикрикнула Альвина на детей и выпроводила их из кухни.

— Так чего же ты все-таки хочешь? — еще раз спросил Кранц.

— Я тебе рассказывал, как мы по вечерам освещали улицы? — приставал Эвальд к Улли.

— Да, рассказывал, и я не хочу этого больше слушать, — огрызнулся Улли.

— Очень просто, — продолжал Эвальд. — Ракетницей.

И стал описывать, как за несколько минут дом охватывает пламя, как кричат люди, пытающиеся спастись, как ревет скотина, как горланят солдаты, расположившиеся возле штурмовых орудий.

Кранц сидел словно окаменев. Мать тихо заплакала.

Эвальд Кранц рассказывал, злобно наслаждаясь производимым эффектом. Горящие села на фоне темно-лиловых грозовых туч. Танки, идущие в атаку по спелой пшенице. И вдруг в рассказе снова промелькнуло поле подсолнечника.

Кранц сделал было движение, но Улли положил ладонь ему на руку. Эвальд Кранц уже никого не замечал. Мать вышла.

И вдруг без всякого перехода Эвальд Кранц сказал: