Час ноль

Она бросилась домой за сберегательной книжкой.

— Все, — сказала она. — Я забираю все.

Она подала сберегательную книжку заведующему филиалом Беккеру, подала ему плод своего пятнадцатилетнего труда. А заведующий филиалом Беккер равнодушно положил книжку под дырокол и пробил посредине большую дыру.

Хаупт привык уже к длинным послеобеденным прогулкам, и как-то раз в туманные ноябрьские сумерки он повстречал на кладбище Лею Грунд. Она давно уже не была бургомистром. Она шла ему навстречу, с лейкой в руках, маленькая, сгорбленная, седая как лунь.

На кладбище появилась свежая могила. Умер Хайнц Виганд. На склоне дней своих он женился во второй раз, на женщине, крики которой слышал Хаупт, когда зашел как-то к Виганду разузнать об отце и тот открыл ему дверь в ночной рубашке, а домашняя туфля просвистела мимо головы Хаупта. Виганд все-таки нашел себе партнершу для танцев, некую. Ольгу Немец из Брюнна[65]. Но если прежде он хотел танцевать, то теперь он вынужден был танцевать, потому что иначе с Ольгой танцевали бы другие, а танцевать она любила и большой разборчивостью не отличалась. Главное, что она танцевала.

Из Брюнна Ольга приехала с каким-то генералом в Варшаву, из Варшавы с полковником в Париж, из Парижа с майором в Ахен, из Ахена с капитаном в Трир, из Трира с штабс-фельдфебелем в деревню, а с «Почтового двора» — в постель к Хайнцу Виганду. И там, в постели Хайнца Виганда, она осталась.

Хайнца Виганда пытались образумить, взывали к его гордости. Над ним насмехались, ему под ноги плевали. Многие перестали с ним здороваться, ему посылали анонимные письма, укоризненно качали вслед ему головой. Но Хайнц Виганд отмалчивался, единственное, что он говорил в таких случаях: «Что вы во всем этом понимаете», и потом шел своей дорогой, и настороженный взгляд его светился упрямством.

Хайнц Виганд готовил Ольге, подавал ей еду в постель. Он стирал ее белье, выносил за ней ночной горшок. Он позволял ей орать на себя и отправлялся с ней на танцы. Он спокойно относился к тому, что никто не подсаживался к ним за столик, и он танцевал с Ольгой, хотя у него возобновились приступы астмы и с каждым днем ему делалось все хуже. Фриц Тайс уволился, в мастерской теперь почти не было работы. Он заложил мастерскую, чтобы покупать на черном рынке водку, а по утрам убирал блевотину возле кровати. Он молчал, когда Ольга изливала на него всю грязь, которая накопилась в ее жизни. Она цеплялась за него и отталкивала его от себя. Она говорила:

— Ты единственный мужчина, который меня любит.

Но еще она говорила:

— Пошел ты к чертовой матери, старый хрыч!

В июне они поженились. Через две недели он грохнулся на почте и, когда подоспел доктор Вайден, был уже мертв.

Ясным мартовским утром сорок девятого года, направляясь в школу, Хаупт встретил Кранца.

— Я уезжаю, — сказал Кранц. — В Гамбург.

В руке у него был чемодан.

— Завидую вам, — сказал Хаупт.

— Уезжайте тоже, — посоветовал Кранц.

Фирма Ханны разрасталась. Она открыла филиал в Кёльне, вступила в дело по торговле земельными участками во Франкфурте и Дюссельдорфе. Она сидела у большого окна и, случалось, распахнув его, что-то кричала вниз во двор. Каждый во дворе знал это окно.

Она любила быстрые и мощные машины и порой уезжала просто так, без цели, и ездила где-то долго-долго, а потом звонила из Мюнхена или Фрайбурга. Она любила ранние утренние часы, когда она выходила во двор, а там уже вовсю работали моторы, и складские служащие громкими голосами давали шоферам последние указания.

Двадцать третьего мая тысяча девятьсот сорок девятого года была обнародована конституция, в сентябре — создано новое западногерманское государство.

Георг изучал право в Кёльне, а осенью сорок девятого к Хаупту зашел Олаф Цандер. Он сообщил, что те документы нашлись. Он хотел бы еще раз извиниться за то, что они тогда его подозревали.

— И где же документы сейчас? — спросил Хаупт.

— В конторе бургомистра, — ответил Олаф Цандер. — Там, где им и положено быть.

Порой, когда Хаупт под вечер шагал по проселочной дороге вверх, к лесу, мимо него проезжала Ханна. Она сигналила ему, а он, глядя вслед ее машине, поднимал приветственно руку.