Час ноль

Много возни было с выдранными оконными рамами, зияющими дверными проемами, прохудившимися кровельными желобами. Он искал в развалинах доски, которые еще можно было пустить в дело, особенно те, в каких остались гвозди — они ведь были еще большей редкостью, чем доски. С проклятиями выпрямлял он их на полу кухни, без устали пилил и стучал молотком. Ноготь на большом пальце левой руки давно уже посинел, он вовсю крыл брата, спокойно сидевшего наверху, проклинал строптивые или, наоборот, слишком уж податливые гвозди, шпаклевал рамы и промазывал щели, так что снаружи казалось, что дом аккуратно заколочен и забаррикадирован.

Все, что он находил в доме из чужой мебели или чужих вещей, даже годное к употреблению, он тут же разбивал в щепы или вышвыривал в снег за дверь.

С наступлением холодов он начал потирать руки. Как в прямом, так и в переносном смысле слова. Утром он первым делом подходил к термометру. Злорадствовал, если температура падала. Даже сам обморозившись и дрожа от холода, он радовался, глядя на непрошеных своих гостей, ковыляющих на негнущихся от холода ногах. Холод и снег были его лучшими союзниками, и хотя ему было жаль, но он расшатывал доски на заколоченных окнах, открывал, когда все спали, боковые двери, устраивал сквозняк, даже небольшие снежные заносы в коридорах. И это подействовало. В конце концов все непрошеные гости с проклятиями выехали. Многие просто исчезли, не попрощавшись и не поставив его в известность. Теперь у него опять было полно дел — надо было забивать щели, и те, что он сам создавал, и новые, возникшие за это время.

Но больше того, что нужно было для защиты дома от холода и воды, он не делал. В гостиной он поставил козлы, на которых пилили дрова, здесь же хранились те бесценные полтора центнера брикетов, что были выделены им на зиму. Борясь с просачивающейся во все щели водой, Хаупт заново узнавал родительский дом; в самых темных углах, под старой рухлядью, в подвале он раскапывал разные примечательные вещи. Крестовину для рождественской елки, эту проклятую штуку, в которой они никак не могли установить елку ровно. Его первый ранец. Эспандер отца (однажды Эразмус Хаупт решил, что будет заниматься утренней гимнастикой, по почте наложенным платежом выписал себе эспандер и какое-то время растягивал его по утрам с перекошенным от напряжения лицом). Тетрадь для сочинений за шестой класс. Сломанные лыжи.

Георга он почти не видел.

Шел тысяча девятьсот двадцать второй год, когда Эразмус Хаупт начал строить свой дом. Отец его умер, ему выплатили полагавшуюся долю наследства, и Эразмус Хаупт решил найти свое место на этой земле. Повествование о постройке этого дома занимает в семейной истории Хауптов такое же место, как история сотворения мира в Библии, и архитектор Май признавался впоследствии, когда все уже было готово, что более беспокойного и в то же время интересного владельца стройки он не встречал в своей жизни. Но Эразмус Хаупт вовсе не относился к тем бесконечным придирам, которые все всегда знают лучше и которым никогда не угодишь. Просто у него были вполне определенные представления о том, в каком доме ему хотелось бы жить.

Он не мог найти для осуществления своих планов более неподходящего человека, чем архитектор Май: тот по всем вопросам жилищного строительства придерживался взглядов, совершенно противоположных взглядам Эразмуса Хаупта.

Эразмус Хаупт, однако, настаивал на том, чтобы работы были выполнены именно архитектором Маем, даже когда тот после первой беседы хотел было отказаться от заказа. Но Эразмус Хаупт не отступал до тех пор, пока Альбин Май внезапно не заинтересовался со своей стороны и не принял заказ-подряд на постройку дома.

Ну а затем начались баталии, и продолжались два года. В итоге оба стали друзьями. Почти по всем вопросам у них были противоположные мнения, но они стали друзьями. Пока нацисты не забрали Альбина Мая в тридцать третьем из его трирской квартиры на Бротштрассе. С тех пор он исчез.

Естественно, что дом, который строил Эразмус Хаупт, был не простым домом. Это был, как выразился Альбин Май вначале, памятник, который Хаупт ставил Шарлотте, или, как говорил Май в конце, тюрьма, в которую он хотел ее заточить. Конечно, в деревне злословили о заместителе директора Хаупте. Такой жене, замечали некоторые, приходится строить дом, соответствующий ее общественному положению. Да, соответствующий, отвечал на это Эразмус Хаупт. Но не ее, а моему общественному положению. У них с Шарлоттой никогда не было споров по поводу ее происхождения. Зато в отношении окружающих он был чувствителен в этом вопросе чрезвычайно. Ведь он женился на Шарлотте фон Лобовиц не из-за ее благородного происхождения, но вопреки ему. У Эразмуса Хаупта была в этом вопросе своя гордость.