Час ноль

Впервые лейтенант Уорберг испытал чувство беспомощности. Он уставился на всех троих. Лейтенант был среднего роста, темноволосый. Обращаясь к Пюцу, он старался тщательно выговаривать трудный для него гласный звук в его фамилии. Патера Окса он называл «господин священник» и всякий раз, как Пюц того прерывал, улыбался ему ободряюще. Но сейчас лейтенант Уорберг не знал, что делать дальше.

Казалось, комендантский взвод собрался на рыночной площади уже в полном составе. Кто не играл в бейсбол, выменивал у подростков кинжалы штурмовиков, католические крестики, нацистские знаки различия, охотничьи ножи, нарукавные повязки, Железные кресты и значки национал-социалистской партии. Группа военнопленных расположилась вблизи на отдых. Оборванные, изголодавшиеся люди. Они молча наблюдали за торговлей.

Лейтенант Уорберг закурил сигарету. Внизу сержант Томпсон надорвал пакет с завтраком. Да ведь он уже ел, подумал лейтенант Уорберг, наверняка полез за жевательной резинкой. Уорберг не ошибся. Сержант отшвырнул пакет, а резинку сунул в рот.

Пакет упал возле ног трех пожилых крестьян, сидевших на скамейке перед входом в аптеку. Проходившая мимо молодая женщина остановилась. Платье болталось на ее худом теле. В руках она держала пустую и потому казавшуюся огромной хозяйственную сумку.

Трое стариков заметили, что беженка тоже видела пакет. Но они смотрели не на пакет и не на молодую женщину, они смотрели на сержанта Томпсона. Опираясь дряблыми подбородками на узловатые руки, которые в свою очередь покоились на суковатых палках, они, казалось, целиком погрузились в созерцание мощной нижней челюсти техасского происхождения. Впрочем, даже не поворачивая своих морщинистых лиц, они, конечно же, держали в поле зрения и женщину.

Только на пакет с завтраком у ног они, казалось, совсем не смотрели.

— Well[5], — сказал лейтенант Уорберг в полной растерянности и отвернулся.

Его преподобию господину Оксу плохо спалось в тот день. Он успел уже прийти к выводу, что этот молодой человек ему не по душе. А значит, необходимо что-то предпринять. Около трех часов ночи на него снизошло просветление, и на следующее утро он ворвался в кабинет лейтенанта Уорберга с радостным криком:

— Есть подходящая кандидатура!

В ответ этот молодой человек с еврейской внешностью весело произнес:

— У меня тоже. За ней как раз пошли.

И действительно, сержант Томпсон вместе с рядовым Блау, переводчиком, были уже в пути. Лейтенант Уорберг не стал задерживать у себя Лею Грунд и тут же вывел ее снова в приемную. Собравшаяся там толпа требовала оконных стекол, разрешения на жительство, кровельных материалов, продовольственных карточек, инсулина, справок об инвалидности и сапожных гвоздей. Посредине, словно дирижер, стоял Пюц.

— Регистрация смертей производится в комнате номер девять.

Он был в своей стихии. Главное, чтобы люди снова приучились к порядку.

— Господа! — крикнул лейтенант Уорберг. И подождал, пока стало тихо. — Я представляю вам вашего нового бургомистра.

Хаупт предчувствовал: что-то должно случиться.

— Если б Георг по крайней мере навестил своих товарищей в больнице, — сказала Леа Грунд. — Это ведь самое меньшее, чего можно от него ожидать.

Хаупт тут же согласился, умиротворив тем самым тетку. Ему необходимо было выиграть время. Он знал: Георг сам ждет, когда брат начнет задавать ему вопросы. Но Вернер становился все односложнее. Между братьями росла напряженность, долго так продолжаться не могло. А кроме того, в ту пору у них почти не было работы.

— Движение, главное — это движение, — приговаривал Хаупт, швыряя все новые поленья на гору буковых дров, за которой совсем уже не видно было Георга, безуспешно пытавшегося укладывать дрова в поленницу так же быстро, как брат их подносил.

Рано или поздно ему все равно придется открыть рот, подумал Хаупт. Георг работал с остервенением. В сумрачном сарае было душно, как в инкубаторе.

Парень, должно быть, выдохся, подумал Хаупт. Однако еще больше увеличил темп. Наконец и его самого потянуло из сарая на солнце.

— В голове не укладывается, как он сумел сколотить эту банду, — сказала как-то Леа Грунд.

Даже шестнадцатилетний Улли Шнайдер, драчун, которого боялась вся деревня, подчинялся Георгу беспрекословно. Дикая, выбившаяся из-под всякого контроля орава шаталась по деревне, иногда она даже использовала технику — два трофейных джипа. Одеты они были в коричневые рубашки и брюки от американской полевой формы. На шее вместо черного галстука с кожаным узлом висели красные шарфы с кистями. На поясе — американский револьвер, в карманах ручные гранаты. И у всех почти новенькие автоматы.

Трепать языком Георг Хаупт предоставлял другим. Эсэсовцы снабдили их оружием и боеприпасами. Холодная злоба и решимость исходили от Георга. При этом внешне он оставался спокойным, слегка даже скучающим. Он говорил, нет, Леа не может этого передать, но совсем не как пятнадцатилетний. Холодно, резко. Точно автомат.