Час ноль

Герда Фукса увлекла задача — показать, как преломляются исторические события в умонастроении и судьбах разнообразных лиц, находящихся вдали от тех крупных центров, где вершится история. В краткой статье, опубликованной в 1980 году в антифашистском западногерманском ежегоднике «Замлюнг», он изложил свой взгляд на вопрос: «Как писать о фашизме?»

Сегодня уже недостаточно, говорит Фукс, ограничиваться повторением или иллюстрированием тезисов, которые стали общеизвестными. Еще раз выразить отвращение к фашизму, напомнить о его преступной сути, о его связях с крупным капиталом? Все это можно, но этого мало. «Романы и повести читаются потому, что в них описаны люди. Потому, что описаны судьбы людей. Их тайны. Гуманистическое понимание работы писателя исходит, по-моему, из той предпосылки, что у каждого человека — своя особенная жизнь, своя тайна. Писатель раскрывает ее, делает тайное явным силою своего труда. Если раскрывается только то, что было известно и прежде, значит, никакой тайны не было. Ход работы писателя но необходимости индуктивен, это процесс познания. Акт чтения — тоже процесс познания, если автор в состоянии следовать критериям демократической литературы и пишет о том, что поддается проверке». Далее Герд Фукс уточняет: затаенные мысли персонажей интересуют его лишь в той мере, в какой эти мысли претворяются в реальные дела, в поступки. Главное для писателя, считает он, не столько в том, чтобы проникнуть, скажем, в глубины подсознания, в интимные переживания людей, сколько в том, чтобы найти движущие причины их поступков, их социального поведения. В процессе работы писатель познает «дела людей и те судьбы, которые они создают себе сами».

И Герд Фукс приводит конкретный пример, называет мастера слова, чей художественный опыт и гражданский подвиг представляется ему особенно поучительным. «Анна Зегерс описывала не фашизм, а фашистов и антифашистов, а также людей, которые не хотели быть ни тем ни другим. Она описала или, вернее, воссоздала действительность фашистской Германии. Она сделала это столь тонко, столь дифференцированно, что целая библиотека книг о фашизме не могла бы заменить сделанного ею».

Таков, по-видимому, ориентир, который помогал Герду Фуксу в работе над его романом «Час ноль». По широте замысла он и в самом деле приближается к известным романам-эпопеям Зегерс — «Мертвые остаются молодыми», «Решение».

Учиться не значит повторять. Герд Фукс имел возможность на основе собственного жизненного опыта, собственных наблюдений показать действительность Западной Германии на другой день после окончания войны во многом конкретнее, ближе к жизненному материалу, чем это могла сделать автор «Решения». Но он, конечно, не мог — вероятно, даже и не пытался — сравниться с ней по мастерству. Желание создать многофигурную фреску, рассказать о множестве человеческих судеб поставило писателя перед труднейшими задачами. И мы не можем утверждать, что они оказались ему вполне по плечу.

С первых же строк автор вводит нас в остроконфликтную ситуацию. Американские войска вошли на запад Германии, заняли и ту деревню, о которой пойдет в дальнейшем речь, а в соседнем лесу еще осталась группа юных гитлеровцев, вервольфов, — в последние дни войны они держали в страхе своих же сограждан, а теперь не хотят выходить из укрытия… По после динамичного начала темп повествования замедляется. Перед читателем встают все новые лица, иногда они очерчены лишь очень бегло, эскизно; рассказ о событиях первых послевоенных дней перебивается эпизодами прошлого, которые неожиданно, наплывами, вторгаются в повествование; живая речь автора подчас сменяется строгим стилем публицистических вставок, документов, исторических экскурсов. Картина жизни одной деревни перерастает в панораму — писатель хочет передать через биографии действующих лиц закономерности германской истории, иногда недавнего, а иногда и более давнего времени. Богатство материала тут в самом деле впечатляющее. Однако принцип панорамности, которого придерживается писатель, оборачивается и неизбежными потерями. Мозаичность повествования, частые переходы от одного времени к другому, от одного персонажа к другому — все это иной раз затрудняет читательское восприятие. Не все лица, не все эпизоды оказываются эстетически значимыми, не всегда улавливается в них строгая художественная необходимость. Но при всем том Герду Фуксу удалось сказать свое слово о послевоенных днях, показать связь между судьбами отдельных персонажей и судьбой страны в целом.