Час новгородской славы

Митря тогда не очень-то слушал Максюту. Попробуй-ка, разыщи так быстро товар, да еще сам не подставься (что главное!). Нет, пусть посланец Аттамира-мирзы уж в следующий раз за детьми приедет. А за то время Митря товар найдет. Первый раз, что ли! Мало ли в новгородской земле смердов! О том же и Филимон, стражник, недавно с карельских земель вернувшийся, говорил вскользь. Митря-то его вполслуха слушал, другим — знамо чем — поглощенный. А теперь вот вспомнил. О детях твердил стражник! Мол, есть у него соседка, бережливая такая девица. Из тех, у кого зимою снега не выпросишь. Так к ней, вишь, с голодухи племянники малолетние прибились. Она Филимона и выспрашивала, как бы их половчей в монастырь какой сплавить. Двое племянников-то. Племянник и племянница. Мальчик и девочка. Вот бы светленькие оказались! Глядишь, и навар был.

— Детки-то? Светлые, сероглазые. Мальчику двенадцать годков. Девочка чуть постарше. Где девица та живет? Я покажу, — Филимон погладил лошадь по холке. Он встретил их у самой стены, жадно пересчитал деньги.

Матоня отвел Митрю в сторону:

— Вечерком надо бы убрать Филимошу. Ни к чему нам лишний послух.

Митрий согласно кивнул. Предупредил только, чтоб подождал немного, да стражника подозвал вновь:

— Филимон Степаныч, не откажи к вечеру на обед заглянуть, к нам на Федоровский. Там и еще важные дела порешаем, от которых тебе прямой прибыток. Только смотри, милый, не ляпни кому, куда идешь. В тайности все исполни.

Филимон поклонился, приложив руку к сердцу, и предложил встретиться у него, как стемнеет. Живет он одиноко. Можно хоть до утра песни во всю глотку орать — никто не услышит.

— Так-таки никто?

— А некому!

— Ты какое вино больше любишь, Филимон Степаныч?

— Рейнское.

— Ну, ужо будет тебе рейнское, принесу. Ты на улице встреть только!

— Встречу.

Простившись до вечера с Матоней, Митря с Филимоном, прихватив с собой косоротого Максюту, сели в крытый возок да отправились на Славен-ский конец. Там, по словам Филимона, и жила его чадолюбивая соседка. Вечерком туда же, правда, не к соседке, а к Филимону, должен был наведаться Матоня.

Ехали как-то странно. Сначала по Трубе. Потом зачем-то свернули в Дубошин переулок. Потом продирались каким-то полем, пока не выехали непонятно куда — то ли на Ильина, то ли на Нутную. Филимон пояснил, что так быстрее. Ну, быстрее так быстрее — ему видней. И правда, вскоре приехали.

Постучав в калитку, стражник что-то сказал вышедшей из дома женщине — дородной, русоголовой, с длинной толстой косой. Во дворе, перед домом играли дети, девочка и мальчик — светлоголовые, сероглазые, лет по двенадцати. Проходя мимо, Митря угостил детей специально припасенными пряниками, погладил по головам. Ну, вскорости будет доволен Аттамир-мирза.

Зайдя в избу, Филимон вдруг резко нырнул куда-то в сторону. А вошедший вслед за ним Митря остановился как вкопанный.

Хозяйка избы целилась прямо ему в лоб из здоровенной дуры, походящей на небольшую пушку. Скворчал горящий фитиль.

— Руки в гору и не дури!

— Ну, я тут явно лишний! — сказал сам себе косоротый Максюта, выбежал с крыльца. Он добежал бы и до возка, если б играющий во дворе мальчик весьма ловко не подставил ему подножку. Максюта кубарем покатился к забору, где и был связан невесть откуда взявшимися стражниками.

Вечерело. На колокольне у церкви Федора Стратилата за ручьем зазвонили.

Матоня лениво поднялся с лавки, сунул в рукав кафтана кистень и прихватил на всякий случай широкий нож. Прямо с крыльца вскочил на подведенную кем-то из дворовых лошадь. Нужную улицу нашел быстро. А чего ее искать-то? С Пробойной — на Ильина, потом по Дубошину. Спросил у людей, не погнушался. Подсказали — затем по Трубе, через заросли.

И вот она, Нутная. Третья изба слева. В самом деле, глухое и безлюдное место. Кусты да деревья. Остальные-то дома во-он, далече. А вот и сам Филимон, стражничек. Встречает, лыбится.

Ну, лыбься, лыбься, дурень. Поднимаясь вслед за хозяином на крыльцо, Матоня незаметно вытащил из рукава кистень. Дождался, как вошли в сени. Место хоть и глухое, а мало ли, видит кто. Уж лучше в сенях, надежнее. Примерился, размахнулся…

И — кто-то неведомый нахально вырвал у него кистень прямо на замахе! И этим же кистенем…

Только искры из глаз полетели!

Охнув, Матоня медленно опустился на пол.

— Не окочурится?

— Не должон.

— Нет, вязать надо было, как Олег Иваныч наказывал.

— Ага, свяжи этакого бугаину, попробуй!

Насвистывая веселое, ехал по Большой Московской дороге черноусый возчик. Вез в телеге дубовую бочку, в которой что-то плескалось. Обогнал длинный обоз. Проезжая мимо сада, протянул руку, сорвал с яблони ветку. Свернул на Загород цкую.

— Эй, кочмарь, открывай ворота! Корчмарь Явдоха выглянул из окна, подозрительно осмотрел бочку.

— Кто таков?

— Купца Якова Меренкина приказчик.

— Что-то не припомню тебя.

— Так я из новых. Ихней тетки родственник.

— Ну, давай тогда, вези бочку к амбару, родственник. Да осторожней ставь, чучело. Гляди, прольешь. Хозяину скажешь: как всегда рассчитаюсь.

Поставив бочку, черноусый приказчик помахал шапкой хозяину и щелкнул вожжами…