Час Орды

Спутанные после сна темные волосы, спадая на лоб, придавали ему дикий и безумный вид. Он откинул волосы назад и с трудом встал на ноги. Спотыкаясь, он дошел до двери и оцепенело вышел в коридор к телефону, к снятой трубке. Он поднял ее.

- Майлз! - раздался мягкий голос Мэри. - Ты был дома?

- Да, - пробормотал он, все еще не придя в себя настолько, чтобы удивиться ее вопросу.

- Я уже звонила тебе пару раз, но миссис Эндол сказала, что тебя нет. В конце концов я попросила ее проверить твою комнату, - к обычно твердому голосу,

## страницы 15 - 18 утеряны ##

го... - Она замерла, но потом решительно продолжила: - Я никогда этого не говорила тебе, Майлз! Но я всегда чувствовала, что придется тебе это сказать, и сейчас пришло время! Ты _н_и_к_о_г_д_а_ не найдешь ответа на вопрос, который тебя беспокоит: почему ты рисуешь так, а не иначе? Ты никогда _н_е _н_а_й_д_е_ш_ь _о_т_в_е_т_а_, потому что не там ищешь! Ты ищешь где угодно, только не там, где надо!

- Что ты имеешь в виду? - Он смотрел на нее, совершенно забыв про остывающий горячий сэндвич с мясом. - А какое отношение к этому имеет вся эта история с Солнцем?

- В этом-то все и дело, - сухо сказала она, вцепившись в край стола обеими руками, как будто ухватившись за Майлза и заставляя его остаться и выслушать ее. - Может быть, ты и прав, и это изменение в цвете Солнца никому не причинит вреда. Но оно напугало весь мир, всех людей! И ОНО абсолютно не удивило и не взволновало тебя. Понял ли ты меня, Майлз? Твоя беда в том, что когда случается нечто подобное и весь человеческий мир испуган до смерти, ты не реагируешь на это вообще!

Он пристально посмотрел на нее.

- Ты хочешь сказать, что я слишком увлечен своим делом? - спросил он. - Так?

- НЕТ! - яростно выкрикнула Мэри. - Тебя практически не интересует чужая жизнь!

- Чужая жизнь? - повторил он. - Разумеется, нет! Все, на что способна чужая жизнь, - встать между мной и рисованием, а мне для работы необходимо экономить каждый грамм энергии, находящийся в моем распоряжении. Что в этом плохого?

- Ты знаешь, что плохо! - Мэри через стол наклонилась к нему. - Ты слишком силен, Майлз. Ты дошел до той точки, где ничто больше не может тебя напугать... и это неестественно. Ты однобок, как эта твоя переразвитая рука, и ничего с другой стороны... - Внезапно она начала молча плакать, слезы текли по лицу, а голос оставался низким, сухим и таким же холодным. - О! Я знаю, что говорю чудовищные вещи! - сказала она. - Я не хочу говорить это тебе, Майлз. Я не хочу! Но это правда. Как художник, ты - один огромный мускул. Но, с другой стороны, в тебе не осталось ничего человеческого. И ты все еще не удовлетворен. Ты пытаешься стать еще более однобоким, превратиться в бескровного, холодного наблюдателя! Только это не может произойти... не должно! Ты не можешь пойти по этому пути, не разрушив себя. Ты превратишься в машину, рисующую картины, и никогда не добьешься того, к чему стремишься, потому что в действительности твоей целью являются не сами картины. Люди! Вот так! Майлз...

Она прервалась, и ее слова эхом отозвались в тишине дальнего пустующего угла "Лаунжа". Когда они стихли, от стойки бара донесся звук неразборчивое бормотание телевизора. Майлз, не двигаясь, смотрел на Мэри. Наконец он нашел уместные в данный момент слова.

- И ради этого ты подняла меня и попросила встретиться здесь? спросил он.

- Да! - ответила Мэри.

Продолжая сидеть, он смотрел на нее. Тяжелое, острое чувство одиночества и боли резануло его по сердцу. Он думал, что хотя бы один человек во всей Вселенной понимает то, что он пытается сделать. Хоть один человек предвидит долгую дорогу и неясную цель, к которой он стремится все это время всеми силами, имеющимися в его распоряжении. Он надеялся, что Мэри понимает его. Сейчас стало очевидно, что нет. Она оказалась такой же слепой, как и остальные.

Если бы она только поняла, что с самого начала он пытается освободиться именно от людей. Он пытается освободиться из зыбучих песков их кровавой истории и трудных судеб, чтобы ясно видеть, ясно слышать и работать вне времени, крепко сковывающего его мозг и мешающего свободе внутреннего взгляда.

Но Мэри, как и все остальные, никогда не увидит этого.

Майлз поднялся на ноги, взял оба счета, заплатил в кассу и молча вышел из "Лаунжа".

Снаружи улицы городка по-прежнему оставались пустыми. И сквозь этот пустынный городской ландшафт, освещенный сумеречным светом полной луны, отражавшей покрасневший солнечный свет, он медленно повернул и побрел к своему дому.

3

Он проснулся ночью без видимой причины; лежал, всматриваясь в темный потолок и пытаясь понять, что разбудило его в такой час. В спальне было жарко и душно, и он отбросил одеяло.

Пижама на груди была насквозь мокрой от пота. Словно липкой рукой она сжимала его грудь и вместе с застоявшимся воздухом наполняла странным чувством, что где-то рядом в темноте притаилась опасность. Ему подумалось, спокойно ли сейчас спит Мэри или тоже проснулась.