Час отплытия

— Венансия, поймите, душа человеческая — потемки… — Он предпочел не развивать эту мысль, расставив между фразами красноречивые многоточия. — Ясное дело, потемки… Знаете, Венансия, я ведь немного разбираюсь в характерах… Писателю без этого нельзя, он обязан хорошо знать человеческую душу. Люди способны на все.

И он болтал, тараторил без умолку и едва не выдал секрет, который ему доверили. «Садитесь сюда, Жука. Я только что получил важное донесение из Праи. От губернатора. Однако это должно остаться строго между нами. — Доктор Майя, я считаю такое предупреждение излишним. — Поймите, Жука, это строжайшая тайна, и о ней знает только губернатор. — Речь идет о Фонсеке Морайсе? — Именно о нем, но не только. О Фонсеке Морайсе и этом негодяе Сезаре Монтейро. — О ком?! — Не перебивайте. Фонсека Морайс на рассвете стал на якорь у побережья Сантьягу, неподалеку от тюрьмы Таррафал, подобрал беглецов — в том числе и Сезара Монтейро — и был таков».

Прояви он хоть малейшую слабость, и тайна государственной важности была бы выдана. Но в последний момент Жука удержался. Он не мог, не имел права пускаться в откровенности с Венансией. Разумеется, она достойная женщина и способна составить его счастье, но он дал слово чести своему другу доктору Майе, который счел его достойным доверия, и к тому же тайна есть тайна. Впрочем, в свое время все прояснится.

— Успокойтесь, Венансия, незачем так переживать, я уверен, что в один прекрасный день мы получим добрые вести от Беатрис. Успокойтесь.

— Я уже кое о чем догадывалась, когда он явился сюда рано утром, накануне побега. Меня удивило его посещение. Теперь я склонна думать, что у него тогда уже созрел план действий, и он пришел попрощаться со мной.

Слезы душили Венансию. Одинокую, беззащитную, так внезапно покинутую.

Выйдя от нее, Жука долго бродил по улицам города. Он был горд, что сумел сохранить потрясающий секрет. Значит, он свой человек, достойный доверия. Но про себя он сквозь зубы ворчал: что за негодяй этот капитан Фонсека Морайс!

36

Что за негодяй этой капитан Фонсека Морайс! В тот самый момент, когда Жука предавался праведному гневу, старик в лохмотьях, с палкой в руке и в низко надвинутой на лоб потрепанной шляпе поздоровался с ним чуть приметным кивком, в котором, однако, явно сквозило высокомерие.

Это происходило на одной из улочек, что вели в порт, где хозяйничали, диктуя свои законы, банды воров и преступников. Оборванный старик продолжал сидеть на пороге дома. Жука с любопытством оглядел его.

— Вы случайно не Жука Флоренсио? — осведомился старик.

Вот прохвост! Так ни за что ни про что оскорбить человека, даже не прибавить к его имени обращение «сеньор»!

— Знаешь, чертов кафр, тебя стоило бы отколотить за твою дерзость тростью!

Старик в лохмотьях с трудом приподнялся, но силы изменили ему и он прислонился к стене.

— Послушайте, Жука Флоренсио. Я ведь образованный, в лицее учился, понятно?

— Откуда мне знать, кто ты такой. По-моему, ты просто наглец. А если в другой раз осмелишься мне дерзить, я обломаю вот эту трость о твою спину, грязный кафр!

Ньо Мошиньо отделился от стены, опираясь на палку. Он выпрямился, лицо исказилось от боли.

— Ах ты, черная образина, да что ты такое плетешь?! Меня все уважают. Я знаю жизнь, начальником отдела служил. Послушай, ты, я человек образованный! А что ты собой представляешь? Ты дерьмо, а не писатель, только бумагу зря переводишь.

Неожиданно Жука расхохотался. Это же настоящий кафр, старик так и просится на фотографию. Жаль, что он не захватил с собой фотоаппарат. Писателю надо всегда быть во всеоружии.

— Кто ты такой? Я отвечу. Лизоблюд и подхалим, все это знают.

Охваченный яростью, Жука бросился прочь. Грязная свинья, кафр!

37

Поздно вечером Шико Афонсо, запыхавшись, вбежал в дом Венансии.

— Вы только послушайте, нья Венансия!

— О чем ты теперь мне поведаешь, мой мальчик?

— Ньо Фонсека Морайс похитил из тюрьмы Таррафал доктора Сезара.

— Как?! У тебя что, в голове помутилось?

— Доктор Сезар бежал. Он сел в шлюпку и догнал «Покорителя моря» по пути в Дакар.

— Быть того не может! — Она недоверчиво заглянула ему в глаза.

— Сведения точные, нья Венансия.

— А Беатрис?

— Они все трое на судне.

Случается, что добрая весть стоит целой жизни. Именно такую весть услышала Венансия. Она обняла Шико Афонсо и зарыдала. Теперь она плакала от радости, и слезы приносили ей утешение.

38

Выйдя из дома Венансии, шумно радовавшейся неожиданно доброму известию, Шико Афонсо задумался о своей судьбе.