Час Пик

Да, «открытые источники информации», конечно же, хороши, тем более, если еще и умеешь читать между строк, но когда контуры общей картины вырисовываются с такой пугающей откровенностью…

С «карьерой главного героя» разобрались.

Плагиатор.

Вор.

Как говорил когда–то царь всея Великия, Малыя и Белыя, тогдашний президент Николай I — «в России только один человек не ворует — я».

Впрочем, и это еще не все: у «многогранного кристалла» из рекламы «Русского дома Селенга» есть еще одна грань — «личная жизнь».

И вновь не обходится без библиотечных ксероксов, теперь — интервью с погибшем героем:

— … — ваша третья жена. Как складываются отношения с двумя предыдущими?

— С первой — никаких отношений. Я ушел при весьма тяжелых обстоятельствах. Было это в восьмидесятом году. С тех пор мы никогда не встречались, и я больше не видел свою дочь.

— Знает ли она, кто её отец?

— Знает, судя по бурной деятельности её мамы, которая обкладывает меня алиментами на всех должностях… [9]

Замечательное, между прочим выражение, особенно во всеуслышание, через прессу: «ее мама».

Скромно и со вкусом.

То–то пришлось бы платить на брошенную дочь с новой зарплаты на ОРТ.

Откуда–то из глубин памяти всплыло давно уже забытое словосочетание, когда–то очень любимое в народных судах — «злостный алиментщик». Кажется, даже статья какая–то в кодексе была на этот счет — то ли штраф в сто рублей, то ли общественное порицание, то ли…

М–да…

Писатель, грызя авторучку, читал дальше — теперь изучение вытащенного наружу грязного белья увлекало, захватывало, но не интригой, не неожиданными поворотами сюжета (за свою многотрудную жизнь Писатель встречался с людьми куда более омерзительными, чем покойный Листьев); наверное, такое чувство испытывает лаборантка в туберкулезном диспансере, исследуя под микроскопом зеленые плевки больных, выискивая в них симптомы гниения легочной ткани:

Татьяна Л–на:

Знате, больше всего мне не хотелось бы, чтобы меня воспринимали как вторую жену Влада Листьева…

Ага — ну–ка?

…хотя, конечно, память — вещь коварная. Наверное, я сегодня все же несколько идеализирую прошлое. Были в нашей жизни и пасмурные дни, иначе бы мы не разошлись. Помню, как Влад впервые загулял, как я сине–зеленая от волнений и переживаний, несколько дней обзванивала всех родных, знакомых и даже бюро несчастных случаев.

Последние звонки были самые страшные: подождите, сейчас посмотрим, нет ли у нас вашего. Помню, как Влад уходил в загул и не мог остановиться…

Так он вообще, оказывается, вообще был мерзавцем, этот самый Листьев!

Муж где–то блядует, а жена — «сине–зеленая от волнений», морги и бюро несчастных случаев обзванивает…

М–да, ничего не скажешь — подарочек.

Сука, короче говоря.

«Впервые загулял».

Значит, после «впервые» было и «во–вторые», «в третьи», «в четвертые» и т. д.?

Листаем дальше:

Лидия И–ва: Я ОСТАЛАСЬ ОДНА

… Он никогда не скрывал своей другой жизни — когда он был любимцем женщин, публики, душой компании, когда он гулял и пил… [10]

Писатель заерзал на стуле.

Ха! — не скрывал… Нормальные–то люди всегда должны такое скрывать, чтобы никто, не дай Бог… Женатый человек пьет и «гуляет» (или трахается на стороне, если непонятно, что означает этот камуфляж), и при этом еще — и «не скрывает».

«Душа компании, любимец женщин».

Вывод: или законченный идиот (что маловероятно), или законченный подонок (что, впрочем, очевидно).

«Не скрывать другой жизни…»

Значит — выставлять свою жену, эту самую Татьяну Л–ну (Татьяну Ларину, что ли?) посмешищем на все Останкино — да?

Тогда — почему он прожил с ней, как утверждал сам, «почти десять лет»?

* * *

Через несколько дней Писатель, отложив отксеренные газеты в сторону, слег с головной болью.

Да, «открытые источники информации», конечно же, хороши, особенно, если умеешь читать между строк, но чтобы так много и такого…

Нет, этих русских положительно невозможно понять… Как говорят недавно приехавшие в славный город New York… Ну, впрочем, сами знаете, что они там говорят.

* * *