Час расплаты

Жан Ги вздохнул:

– В лучшем случае косвенные.

– А в худшем?

– Отпечатки пальцев.

Анни подняла брови. Этого она никак не ожидала.

– Где?

– На орудии убийства.

– Господи Исусе. И это револьвер, да?

– Твой отец говорит, он к нему не прикасался, даже не знал, что у Ледюка есть револьвер.

– Он бы не допустил, чтобы в академии находилось оружие, – произнесла Анни, задумчиво прищурившись.

– Именно это он и сказал. Отпечатки частичные. Его, одного из кадетов и Мишеля Бребёфа.

– Частичные? – Лицо Анни разгладилось. – Тогда они неприемлемы. И они наверняка не его.

– Сегодня днем он сказал мне, что его.

– Постой. – Она подалась к мужу. – Он утверждает, что никогда не прикасался к орудию убийства, но все же говорит, что отпечатки его. Это бессмысленно.

– Я знаю. Он сказал, что, по его мнению, разгадка убийства в этих отпечатках.

– Значит, он говорил про другие отпечатки. Дяди Мишеля и того кадета, – сказала Анни. – Вот что он, вероятно, имел в виду. Кто он?

– Кадет? Это девушка. Амелия Шоке.

Он посмотрел на жену, но она никак не прореагировала на имя. Жан Ги не хотел продолжать, и Анни сразу почувствовала это:

– Ну-ка выкладывай, что там еще!

– Похоже, между ними есть какая-то связь.

– Между папой и Мишелем Бребёфом? Да, конечно. Ты сам знаешь.

– Нет, между Амелией Шоке и твоим отцом.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась она.

– Не знаю. Просто подумал, говорит ли тебе что-нибудь это имя.

– А должно говорить? Ну же, Жан Ги, что у тебя на уме?

Он тяжело вздохнул, представив себе, сколько вреда принесут его слова.

– Как ты думаешь, у твоего отца мог быть роман?

Этот вопрос ударил по Анни, как наковальня по мультяшному коту. Вид у нее был ошеломленный, и Жан Ги почти видел звездочки и маленьких птичек, летающих вокруг ее головы.

Анни смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Наконец она выпалила:

– Конечно не мог.

– У многих мужчин такое случается, – мягко произнес Жан Ги. – Вдали от дома. Искушение. Момент слабости.

– Мой отец – мужчина, как и любой другой, и у него есть свои слабости, – сказала Анни. – Но не такая. Только не такая. Он бы никогда, ни за что не предал мать. Он ее любит.

– Я согласен. И все же я должен был спросить. – Он взял ее за руку и рассеянно покрутил обручальное кольцо на ее пальце. – Я тебя обидел?

– Ты меня разозлил тем, что вообще спросил об этом. А если уж ты решился задать этот вопрос, то что думают другие? Например, офицер из конной полиции. Ведь он-то папу не знает, верно?

– Не знает, но он сейчас с твоими стариками в Трех Соснах.

– Ты должен поехать туда, Жан Ги. Ты должен быть рядом с папой. Проследи, чтобы он не наделал каких-нибудь глупостей.

– Например, не убил кого-нибудь или не закрутил роман?

– Ну, ты уже все смешал в кучу, – сказала Анни со слабой улыбкой.

– Я предложил поехать с ним, но он велел мне остаться с тобой.

– Со мной все хорошо. Ребенок родится не раньше чем через несколько недель.

Жан Ги встал и поднял ее с дивана:

– Ты хочешь, чтобы я уехал, а ты бы смогла прикончить коробку с эклерами?

– Вообще-то, с минуты на минуту должен приехать развозчик пиццы. Я хочу, чтобы тебя к этому времени уже не было. Он очень ревнивый.

– Променяла меня на пепперони. Мама предупреждала, что этим кончится.

– Глория Стайнем[67] тоже предупреждала.

Глава тридцать седьмая

– «Мэри Поппинс», – сказала Клара. – Просто идеально.

Она с облегчением вздохнула, опускаясь на диван, а Арман открыл большой шкаф, внутри которого стоял телевизор.

Они поужинали. Пастуший пирог от Мирны. Пахучий хрустящий чесночный хлеб от Клары. И большой шоколадный торт, который Габри приготовил днем, зная, что им предстоит долгая работа.

Это оказалось гораздо труднее, чем они предполагали. Они так сосредоточились на тайне юношей с витража, что даже не думали про содержимое коробок, забытых в подвале Легиона.

Все, что осталось от такого количества молодых людей. Великая война уничтожила цветы Европы и прихватила с собой дикую флору Канады. Поколение молодых людей исчезло. А все, что от них осталось, лежало забытое в старых коробках в подвале.

В одном из писем домой лежал мак. Сплюснутый. Хрупкий, но все еще ярко-красный. Сорванный однажды утром, прямо перед сражением, в уголке Бельгии под названием Фландрские поля.

И тут друзья сдались. Не смогли продолжать.

Рейн-Мари, Клара, Мирна, Рут и Габри отложили коробки в сторону и устремились в кухню, где другие уже приготовили ужин. Ели в мрачной атмосфере, пока не заметили, что молодые люди поглощают еду так, словно их не кормили сто лет. Громадные куски пастушьего пирога исчезали в четырех ненасытных желудках.

Все четверо попросили добавки. Поскольку аппетит у местных жителей пропал, кадетам досталось немало.

Даже Рут улыбалась, глядя на них. Хотя, возможно, ее мучили газы.

– Шоколадный торт? – напомнил Габри.

Эти волшебные слова вернули аппетит деревенским, и все взяли по высокому куску сочного торта в гостиную, прихватив с собой кофе.

– «Мэри Поппинс»? – предложила Рейн-Мари.

– «Мэри Поппинс», – согласилась Клара. – Просто идеально.