Час расплаты

Хотя Изабель Лакост была готова к тому, что ей предстоит увидеть, насильственная смерть продолжала удивлять ее. И она явно удивила Сержа Ледюка.

Глава двенадцатая

– Доктор академии подтвердил смерть, – сообщил Гамаш, отошедший к стене, когда криминалисты принялись за работу.

– Насколько я понимаю, ситуация очевидная, – сказала Лакост.

Она стояла рядом со своим бывшим начальником, а Бовуар занял место по другую сторону от Гамаша. Стоять вот так, бок о бок с Арманом Гамашем, по-прежнему казалось естественным. Безопасным. Хотя в этом ощущалась легкая ностальгия. Все равно что вернуться в дом своего детства.

Гамаш только кивнул.

– Нужно дождаться, пока коронер назовет нам официальную причину смерти, но ты права, – сказал Бовуар, глядя на Сержа Ледюка. – Это трудно не заметить.

– Когда его в последний раз видели живым? – спросила старший инспектор Лакост.

– Он ужинал в столовой, – ответил Гамаш. – Тогда я и видел его в последний раз.

– И я тоже, – сказал Бовуар. – Часов около восьми.

Они оглядели комнату. Никаких признаков того, что Ледюк принимал кого-то у себя вечером.

Ни Гамаш, ни Бовуар никогда раньше не заходили сюда, на частную территорию Герцога.

Планировка здесь была та же, что и у Гамаша, но в зеркальном отражении. К гостиной примыкала спальня и смежная с ней ванная комната. Но если свою квартиру в академии Гамаши обставили мебелью в современном стиле, подходящей для этого здания, и сумели сделать свое жилище привлекательным, то здесь царила удушливая атмосфера.

Тяжелая викторианская мебель. Приставной столик темного дерева, массивный диван конского волоса, обитый темно-фиолетовым жатым бархатом. Это производило гнетущее впечатление и в то же время говорило об изнеженности. Резкий контраст с суровым, прямолинейным миром за дверями.

Все это напоминало будуар или декорации.

Однако Гамаша преследовало ощущение, что ничего постановочного здесь нет. Квартира отражала характер человека. Или, по крайней мере, передавала его суть. Бóльшая часть мебели, скорее всего, досталась Ледюку по наследству – вероятно, передавалась в семье на протяжении нескольких поколений.

Серж Ледюк чтил традиции. Хотя и нарушал все правила подряд.

Но если вспомнить, викторианцы почитали теорию великих людей. Теорию о том, что есть выдающиеся личности, к которым неприменимы обычные правила. Великие люди должны властвовать, а остальные – подчиняться им. Ледюк жил так, будто причислял себя к великим.

– Что он был за человек? – спросила Лакост.

– А ты как думаешь? – спросил Гамаш. – Судя по тому, что видишь.

– Привередливый, – не задумываясь, ответила она. – Жесткий. Возможно, педантичный и официозный.

Она посмотрела на мертвеца, не успевшего сменить уличную одежду на домашнюю. Пиджак с галстуком. Аккуратный. Так контрастирующий с тем, что лежит выше воротника.

– Я угадала?

– Инспектор Бовуар, как бы вы описали Сержа Ледюка?

– Грубиян и задира, – ответил Бовуар. – Коварный и глупый. Проныра и крыса.

– Охотник и преследуемый в одном лице. Неприятное положение, – заметил Гамаш, оглядываясь.

– Я бы скорее предположил, что у него здесь много кожаных кресел, – сказал Бовуар. – И оленьи рога на стенах. А не это.

– Интересно, был ли он счастлив, когда входил сюда, – сказал Гамаш. – Вне стен своего жилища он явно чувствовал себя несчастным.

– По крайней мере, с тех пор, как вы появились, – заметил Бовуар.

Изабель Лакост слушала с интересом.

– Это не самоубийство, – сказала она. – Выстрел пришелся в правый висок, а оружие лежит слева от тела. Почему? Оно принадлежит Ледюку?

– Не знаю, – ответил Гамаш. – Я приказал убрать из академии все оружие, кроме того, что заперто в оружейной комнате.

– У него был ключ от нее?

– Был раньше, когда он занимал пост второго лица в академии. Но ключ я у него забрал и замки поменял. Ключ есть у меня и у инструктора по стрелковой подготовке. Открыть оружейную можем только мы и только вдвоем.

– Есть какие-нибудь предположения о том, кто мог это сделать?

– Ледюк повсюду сеял раздор, – сказал Гамаш, подумав несколько секунд. – Кое-кто им восхищался. Большинство преподавателей, которые восхищались, больше здесь не работают. Большинство кадетов старшего курса равнялись на него, но, мне кажется, скорее из страха, чем из уважения. Посмотришь на его квартиру, так ею владел викторианский джентльмен, но на самом деле Герцог принадлежал Темным векам. Он верил в скорое и жестокое наказание, в то, что молодых людей можно воспитывать палкой.

Изабель Лакост внимательно слушала Гамаша. Человека, который был полной противоположностью тому, кого он сейчас описывал.

– Он вам не нравился?

– Не нравился. Ты ведь не думаешь… – Он махнул рукой в сторону тела.

– Я просто спрашиваю. Думание будет потом.

Он улыбнулся, услышав эти слова:

– Я не любил его и не доверял ему.

– Тогда почему…

– Почему я оставил его? Ты далеко не первая, кто спрашивает.

– И ответ?

– Чтобы он был под присмотром. До тебя, наверно, доходили слухи о взятках, договорных ценах, отмывании денег на распределении контрактов при строительстве нового здания академии?

– Да, но без подробностей.