Час шестый

Гармонь затихла. Игрок вскоре заиграл вновь, но уже не торопясь, и снова запели женские голоса. Почему у Веры третий день болела душа? И Павел приснился… Ох, какой худой сон приходил прошлой ночью, сидит будто бы на лавке в дедковом доме и ругает ее, а сам никак не может надеть то ли сапог, то ли валенок. К добру ли? Да и без этого сна хуже некуда…

Вера Ивановна проворно свернула в проулок, ведущий вниз, к мосту и к баням. У огорода вдруг мелькнула чья-то лунная тень, послышались шаги. На тропке выросла мужская фигурка. Вера сразу узнала Дымова, хотела обойти стороной, а он широко раздвинул руки, не пропуская ее:

— Остановись, Вера Ивановна… Остановись, послушай меня…

Она, не отвечая, хотела бежать. Он плотно взял ее под руку и как будто спокойно пошел рядом. До самой новожиловской изгороди Аким бросал в нее горячие и тяжкие, словно раскаленные камни, слова. Никого кругом не было. Перед изгородью он снова перегородил ей тропку. И вдруг бросился на нее, охватил ручищами за плечи. Она еле сдержала испуганный крик, вырываясь из его пьяных табачных объятий. Она шептала порывисто:

— Аким, опомнись, что творишь-то? Отпусти, отпусти! Христом Богом молю. И не стыдно тебе… Сейчас закричу!

— Кричи!

Он опять хотел облапить ее. Вера Ивановна увернулась, толкнула его и в ужасе побежала к бане.

Дымов бежал за ней, догнал у самой бани и снова схватил в охапку, что-то бурчал шепотом, дыша перегаром и табаком.

— Уйди! — вырываясь, крикнула Вера, а он все бросался к ней, бормоча бессвязно:

— Погоди, не бегай… что скажу…

— Аким, отстань! Очнись… Опомнись! У меня детки не спят, и Самовариха тут…

Но Дымов нехорошо выругался и снова схватил Веру за пояс. Она вскрикнула и так сильно толкнула его, что он не устоял на ногах. Баня была совершенно рядом, саженях в пяти. Сережка неожиданно появился в сумерках. Подросток так весь и дрожал. Он держал в руке полкирпича от сгоревшей сопроновской бани:

— Как дам раза-то дак! — крикнул парень.

— Молчи, сопляк!.. — Дымов поднялся на ноги. Вера ускочила в предбанник и накинула крюк на двери. Акимко вяло пошел прочь, в сумерки. Он исчез вскоре в густом тумане около речного моста. Дергач, смолкавший до этого, снова размеренно закрякал. Чужая, не зыринская, гармонь пиликала в деревне, Володю, наверное, снова увели в дом.

— Сережа, Сережа, иди домой-то… — успокаивала Вера Ивановна в предбаннике скорее себя, чем Серегу. — Где Олешка-то?

Вторая банная дверца была заперта изнутри. Сонная Самовариха, спрашивая что-то про свадьбу, открыла, и Вера, не помня себя, ступила, наконец, за банный порог. Детки спокойно спали.

— Гли-ко, меня-то как сморило! — ворчала Самовариха. — Сама не помню, когда и уснула… Который час-то, Верушка? Палагия-то не тут?

Самовариха взяла на руки спящую Палашкину Марютку и ушла домой. Серега с Алешкой не появлялись, не стучали в ворота.

Вера не стала искать спички, чтобы зажечь коптилку. Сидя на нижнем банном полке, она приглушила рыдания.

На мосту Аким Дымов вдруг раздумал идти домой в Ольховицу. Он по-бычьи мотал головой, поднимаясь обратно в гору. Трезвел от горькой своей обиды и не мог протрезветь, рычал по-звериному. В деревне он вдруг зычно запел:

Кабы прежняя сударушка
Была не по душе,
Не ходил бы ночи темные,
Не спал бы в шалаше.

Серега с Алешкой из темноты следили за ним, по-петушиному, смело готовясь к драке…

А в свадебном доме еще гуляли и пели. На улице, пользуясь случаем, тоже гуляли. Аким смешался с толпой, пьяным бессмысленным взглядом долго искал кого-то. Увидел на кругу Палашку, раздвинул баб и девок, пробуя плясать, отпихнул в сторону Киндю Судейкина. Частушка не приходила в голову Дымова: «Р-р-рых!» Акимко вертел головой, рычал и был похож на медведя.

Шибановские холостяки, недовольные Дымовым, а заодно и Володей Зыриным, пошли по Шибанихе со своим второсортным игроком — братаном Митьки Куземкина. Гармонь у них была и совсем третий сорт… «Как гороховина», — говаривал Зырин про ту гармонь, взятую напрокат у Саввы Климова.

Шеренга девок торопилась за ребячьей шеренгой, развернувшейся поперек улицы.

Палашка напрасно ждала Микуленка: вот-вот подойдет. После того как Евграф с Марьей ушли со свадьбы, предрика все-таки увели в дом. Брат невесты Евстафий нашел и увел. Но Палашка напрасно ждала Микуленка на кругу… Заместо Микуленка подскочил Акимко, подхватил под руку. От него пахло вином и табаком, он с горечью мотал головой, бормотал что-то про свою гиблую жизнь: «Палагия, все! Крышка…»

Назло Микуленку Палашка дважды прошла с Акимом вдоль по деревне. Свадьба еще не совсем затихла. Многие гости глядели, как молодяжка гуляет посреди шибановской улицы.