Час цветения папоротников

Алексея всегда удивляла нестандартность подходов Сергея к решению запутанных вопросов, его проницательность и смелость мысли. К тому же, он знает чертову прорву всяких интересных вещей, почитать о которых у Алексея никогда не хватало времени, да еще владеет ресурсами латыни. Знания большинства высокообразованных людей напоминают банковские вклады, их накапливают и заботливо хранят, но редко ими пользуются, лишь единицам дано распоряжаться своими знаниями оперативно, при первой необходимости. К этим избранным относился Сергей. Вообще-то, если разобраться, все элементарно просто. Да, но попробуй, догадайся. Теперь основная проблема состоит в том, чтобы найти вход. Где его искать, известно, но как найти? Вот главная задача. Ключ сильнее замка, - в нем решение задачи.

— Интересно, на каких улицах находились магазины Полежаева? — сказал Алексей задумчивым голосом, каким говорят люди, погруженные в свои мысли.

Сергей не спешил с ответом, понимая, что Алексей в нем не нуждается. Он неприязненно взглянул на друга и молча, пожал плечами. После вчерашнего Алексей стал сильно тормозить, подолгу думает над всякой ерундой, вести с ним беседу одно удовольствие, - сплошной медляк! Что касается дореволюционных киевских магазинов, то в одной обстоятельной обзорной статье о киевской старине Сергей о них читал, но помнил только о нескольких из них.

Магазин «Джентельменъ» располагался на Крещатике и предлагал наибольший выбор «галстухов», а магазин «Жакъ» находился на Большой Васильковской улице и славился великолепным выбором смокингов, столь необходимых для торжественных случаев, коих в «ранишней» жизни было предостаточно. Неожиданно для себя Сергей еще вспомнил о знаменитом кондитерском магазине Балабухи на Крещатике в доме № 31, где продавались «соблазнительнейшие вкусности».

На этом запас его сведений о давних киевских магазинах исчерпывался. Хотя ему запомнилось несколько фамилий их владельцев, и он принялся их припоминать, как их запомнил, в алфавитном порядке: Альшванг, Гершман, Кауфман и Яхинсон. Вот, кажется, и все. Ах, да! Что ж это я… Ну, конечно же, и Леон Идзиковский. Надо же, чуть было о нем не забыл. Но, о Полежаеве он решительно ничего не знал.

— А что это за Николаевский цепной мост? Ты знаешь, где он находится? — оставив свои размышления, поинтересовался Алексей.

— Во время войны, когда наши отступали, они его взорвали. Примерно на том месте, где был Цепной, сейчас находится мост Метро, — поглядев на Алексея красными от недосыпа «глазами кролика», ответил Сергей, думая о другом.

Он сидел в кресле с опухшей с перепоя физиономией и лечился чаем «Greenfield» в чеканном серебряном подстаканнике. В эти парные подстаканники средины XVIII века Алексей недавно вбухал свой месячный оклад, и никак не мог на них налюбоваться. Сергей вдыхал едва различимо нежную дымку, курившуюся над поверхностью янтарного напитка. Неповторимые ароматы черного цейлонского чая с тонкими оттенками изысканного букета сочетались в нем с силой и полнотою запахов. Эти утонченные ароматы ассоциировались у него с общественной баней, где похоже благоухал распаренный веник.

Задалбывал похмельный нервяк, с трудом удавалось сдерживаться, чтобы не сказать какую-то колкость, о которой после придется жалеть. Все воспринималось с ранящей остротой. Слишком ярок был свет дня, четкость предметов раздражала своей резкостью. Солнце светило сильней, чем нужно. Ну, что за напасть, впору ослепнуть! Мысли шарахались из стороны в сторону, бараньим стадом сбивались в кучу, волнами накатывала тревога, ненадолго отвлекая от изводящего ощущения позорного провала и чувства виновности.

Отличный чай быстро опротивел (да неважнец), а превосходной работы подстаканники, на которые ему пришлось бы трудиться более года, вызывали лишь горькую иронию. Сергей действительно был беден, беден всеми видами бедности, но хуже всего было то, что он был беден сознанием своей бедности. Укоренившееся в нем осознание своей бедности убило желание что-либо менять, взлелеяло апатию, возвело скепсис в образ жизни. Он осторожно поставил подстаканник (то же мне, шикардос) на столешницу журнального столика из толстого, затейливо гравированного стекла, и с таким видом посмотрел на обтерханные до бахромы штанины своих джинсов, словно презирал себя, что было недалеко от истины.

Его не интересовал вопрос, где вход в подземелье. Сильно болела голова, будто ее долбили долотом. Пойти что ли на кухню, да отравиться газом? Нет, и без того отравлен, дальше некуда. Эх, не надо было вчера мешать водку с пивом! Такой замес называют: «Земля-Воздух», рубит под корень, зато головняк наутро гарантирован. Знал бы, что будет такой задвиг, вообще бы не пил. Но жизнь стала до того невыносима, что если не пить, она станет совершенно непригодной для проживания.

— Это был первый каменный мост в Киеве, упоминания о нем я встречал в нескольких изданиях, — понемногу оживляясь, рассказывал Сергей, припомнив все, что он знает о Цепном мосте.