Час ведьмы

Она знала, что он шутит или, по крайней мере, говорит не совсем всерьез. Отец улыбался так широко и лукаво, что его борода — небольшой треугольник на подбородке — уже не придавала ему обычной суровости. Сегодня его манжеты сочетались с воротничком: особенно роскошный, нарядный комплект, который, как догадывалась Мэри, он надел специально, чтобы впечатлить этих людей.

— Нет, — ответила она, тоже улыбнувшись, — требуется нечто большее, чем лоскуток ситца или шелка, чтобы заманить меня сюда.

— Я освобожусь через несколько минут, — сообщил он. — Можешь подождать?

— Да.

— Хорошо. Как раз привезли новые корсеты и юбки, которые в Лондоне носят девушки твоего возраста. А еще у меня тут два ящика книг.

Мэри кивнула и отошла к дверям, где повернулась лицом к теплому солнцу и улыбнулась. Книги. Порой Томас отпускал замечания, что она читает слишком много, причем неподобающие книги. О, но книги всегда приносили ей столько радости. В тот миг она считала себя самым счастливым человеком, но потом два вопроса умерили ее пыл. Первый: что это значит, когда Томас, с одной стороны, называет ее бестолковой копушей, а с другой — бранит за чтение? Второй — который ввергал ее в куда более сильное смятение, — что можно сказать о ее душе, если несколько отрезков модного шелка или хлопка и пара интересных книжек способны ее осчастливить?

Перед тем как уйти, она положила в корзину подъюбник, корсет и две книги: новую поэму Майкла Уигглсворта, вдохновленную Откровением Иоанна Богослова, и собрание псалмов, признанных наиболее сильными против козней Дьявола, — и еще раз поблагодарила отца.

Она подумала, что никогда вот так не навещала Томаса, но успокоила себя тем, что подобный поступок выглядел бы неуместным, поскольку, во-первых, она обычно видит мужа за обедом, а во-вторых, вряд ли в мире зерна и муки, где работает Томас, ее будут поджидать такие же сюрпризы, как в бесконечно изменчивой торговой империи отца. К тому же до Норт-Энда идти дальше. Гавань? Она ближе. Самое подходящее расстояние, чтобы размять ноги.

И вдруг к ней пришло осознание, частично подсказанное тем, что Томаса не интересовали никакие книги, кроме Библии и Псалтыря (и она сомневалась, способны ли даже они заинтересовать его по-настоящему), и, хотя она попыталась вытолкнуть эти мысли из головы, они засели там, точно пень, слишком широкий и крепкий, чтобы его выкорчевать: она хочет видеть мужа как можно реже. Не потому, что он бьет ее или недавно швырнул на пол. Это чувство сидело глубже. Ей на самом деле не нравился Томас Дирфилд. Ей не нравилось в нем абсолютно все. А порой она испытывала к нему даже отвращение.

В городе было не протолкнуться, и, когда она возвращалась домой с корзиной, в которой лежали подарки отца, и попыталась обойти мертвую птицу, ее саму чуть не раздавила пара быков, тягавших повозку по Хай-стрит. Мэри отскочила в сторону, а погонщик, непотребного вида человек — она так и представила, как он прячется в какой-нибудь темной лачуге в День Господень, — зло крикнул ей, что нужно смотреть по сторонам, и поехал своей дорогой. Теперь юбка и накидка были испачканы в грязи, и Мэри подумала, что ей придется либо постирать их до ужина, либо поручить Кэтрин вывести пятна. Если она не поторопится, то запоздает с ужином, а день выдался такой хороший, не хочется, чтобы Томас и сегодня вышел из себя из-за того, что еда не готова к его возвращению с мельницы.

— Госпожа! — услышала она чей-то крик. — Прошу вас, подождите!

Она обернулась, не будучи уверена, что звали именно ее, и увидела, что к ней через улицу бежит, уворачиваясь от людей и лошадей, парень одних с ней лет. Одной рукой он придерживал на плече корзину с яблоками, в другой держал книгу. На нем были мешковатые бриджи выше колен и грубая пеньковая рубашка. Он был красив, с рельефными скулами и угольно-черными густыми волосами. Мэри решила, что он служит у кого-то.

— Грязный похититель овец — вот кто он! — прошипел молодой человек, оказавшись рядом с ней. — Проклятый негодяй! Вы в порядке?

— В порядке? А почему со мной что-то должно быть не в порядке?

— Я испугался, что быки могут наступить вам на ногу либо повозка — наехать на вас.

— Нет, ничего подобного. Меня только обрызгали, на этом все.

— Здесь становится так же мерзко, как в Лондоне.

— О, не думаю, что все настолько плохо.

— Надеюсь, вы правы, — сказал он и поставил корзину на землю. — Я знаю Лондон. Прекрасно знаю, каким грязным бывает этот город — особенно та его часть, где я жил какое-то время.

Он протянул ей книгу, которую держал в руке.

— Вы уронили это, когда повозка чуть не наехала на вас.

— Благодарю вас.

Это была длинная поэма о Судном дне. Повисла неловкая пауза, и, казалось, Мэри сейчас развернется и пойдет дальше. Но она не сделала этого.

— Я читал эту книгу Уигглсворта, — сказал юноша. — «День Страшного суда».

— Она мне понравится?

Мэри подумала, что он вот-вот рассмеется — так широко он улыбнулся.