Час ведьмы

Мэри вытянула левую руку, по-прежнему обернутую тканью.

— Не думаю, что готова согласиться с этим. Если тебе известно о моем намерении развестись с Томасом, то, должно быть, ты слышала и о насилии, которое послужило тому причиной.

— Да. Мне говорили, что послужило катализатором: довольно агрессивный компонент, который открыл тебе глаза.

— Могу я спросить: как много ты слышала?

Констанция пожала плечами.

— Истории вроде твоей подобны перелетным птицам. Расходятся далеко и быстро.

— Он заявляет, будто я упала на чайник.

— Что, должна признать, я сразу сочла ложью.

— Ты проницательна.

— Что из этого видела твоя служанка?

— Ничего.

Констанция вздохнула.

— Ничего?

— Увы.

— Мэри, я не знаю и не хочу знать, вырвала ли ты меня из своей жизни, как гнилой зуб, из-за того, что мои травы не смогли помочь тебе, или из-за того, что те, кому мои занятия не по нутру… проще говоря, из-за того, что ты побоялась открыто поддерживать связь с человеком вроде меня.

— Я уже сказала тебе, — быстро ответила Мэри, — у меня просто было очень много дел.

— Мне все равно. Я хочу, чтобы ты знала только одно: ты столкнулась с людьми, которые будут рады увидеть тебя там, — сказала она и указала на эшафот с виселицей. — Я не таю ни зла, ни обиды. Думаю, между нами сходства больше, чем ты готова признать. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, не стесняйся возобновить знакомство.

Мэри посмотрела на помост из темного дерева и перевела взгляд на вздымающиеся перед ней стены городской ратуши.

— Благодарю тебя, Констанция, — сказала она. — Я так и сделаю.

Женщина улыбнулась ей и с жаром пожала правую руку. Мэри видела, что за ее спиной несколько женщин смотрят на них, кое-кого из них она видела в церкви.

— Кажется, нам в одну сторону. Пойдем вместе? — предложила Констанция.

Пойти к нотариусу значило продолжить путь вместе с Констанцией. Мэри знала, что, когда на следующей неделе она предстанет перед магистратами, знакомство с женщиной из Шеи не принесет ей ничего хорошего. Это была одна из тех неизбежных ситуаций, когда прагматизм и жестокость идут рука об руку. И хоть ей было больно и стало только горше, Мэри ответила:

— Нет, кажется, мне не туда. Я решила пожить у родителей и сейчас иду к ним.

Констанция поняла, что стоит за ее отговоркой, и едва заметно усмехнулась.

— Ладно. Доброго дня, Мэри, — попрощалась она и отправилась дальше.

Следующие три дня, расстроенная встречей с Констанцией Уинстон, Мэри провела дома вместе с матерью и двумя служанками. Вместе с Ханной она приводила в порядок сад и ухаживала за скотиной, помогала Абигейл чинить зимнюю одежду и делать заготовки на зиму, а вместе с матерью писала длинные письма братьям в Англию. Работа у нее не спорилась: мешала больная рука. Но Мэри старалась изо всех сил. Нотариус приходил к ним дважды, и это внушало уверенность, хоть во время второго визита он и сообщил ей, что намерен в тот же день навестить Кэтрин Штильман. Мэри спала в своей прежней комнате, где обитала до замужества, в которой как будто почти ничего не изменилось: все так же тесно, темно и далеко от очага, — и она подумала о том, что зимой ей будет холодно. Однажды ночью, когда ей было семнадцать, она взяла грелку и положила горячие угли под одеяло — в ту зиму она почти всегда так делала, — и вдруг белая ткань начала тлеть. Мэри быстро вылила в кровать ведро воды, потушив пожар до того, как он разгорелся. Но в ту ночь ей пришлось спать на мокрых простынях, и весь остаток зимы она спала в холодной кровати.

А теперь зима вновь неумолимо приближалась, солнце садилось все раньше, а вставало все позже. Часто шли дожди, причем холодные.

Родители упорно твердили, что в Англии дождей было больше, но в памяти Мэри все было иначе. В ее воображении комната, где она спала в детстве, всегда была залита солнечным светом.

Отец дважды напоминал о том, что на следующей неделе собирается губернаторский совет, на котором будет выслушано прошение о разводе. Оба раза он говорил, что нужно удостовериться, что Бенджамин Халл договорился со свидетелями, чтобы подтвердить жестокое и разгульное поведение Томаса. Когда Мэри напомнила ему, что Кэтрин может подтвердить его резкие слова и на этом все, он мрачно кивнул и сказал, что крайне важно, чтобы она сделала хотя бы это. Он не преминул даже связаться с владельцем таверны, где Томас пил чаще всего, и заверил Мэри, что тот виделся с нотариусом и на суде расскажет о дурных пристрастиях Томаса. Мэри не разделяла отцовской уверенности: не только Джеймс Берден был важной персоной в городе, но и Томас. И пусть у Томаса не было того почета и богатства, как у ее отца, его тем не менее уважали, и к тому же он обеспечивал доход той самой таверне.

Тем временем ее мать тревожилась из-за того, что Кэтрин, в случае если всплывут вилки во дворе, будет отрицать свою причастность к этому, а больше им некого было обвинить. Они представить не могли, кто еще мог совершить нечто подобное.