Час ведьмы

Вот оно. Все кончено. Мэри видела, как Томас активно трясет руку своего адвоката и какой у них обоих самодовольный вид. Калеб Адамс улыбался так приторно, что ее презрение к нему стало прочным и твердым: так тесто становится черствым хлебом, известь и песок — кирпичом. Ей было тошно от того, с каким пренебрежением он относился к ней — и ко всем женщинам. Мэри чувствовала: мать гладит ее по спине, шепчет на ухо, что все хорошо, все будет в порядке, что она в безопасности. Но слова «в безопасности» уязвили ее. В безопасности? Как она будет в безопасности, вернувшись к человеку, пытавшемуся пригвоздить ее вилкой к столу? А потом подошел Томас, и она увидела, что судьи вслед за приставом уходят в другую комнату, чтобы обсудить другие прошения, но она стояла на месте совершенно безмолвно. Она опустошена и растерянна; да, она знала, что таким выглядит ее лицо, но она чувствовала, как внутри нее что-то медленно вскипает. Она испытывала столько эмоций, что ими можно было заполнить склад отца, и среди них присутствовало знание, что ее брак настолько прогнил, что от такой еды и свиньи отвернулись бы, а вердикт суда — несправедливость, с которой нельзя мириться. После подобного снисхождения жестокость Томаса только усилится, в этом она была уверена. Когда он протянул руку и аккуратно взял ее за правую ладонь, она посмотрела ему в глаза — он был так доволен собой — и в его темных зрачках увидела две трезубые вилки. Было ли это видение или игра воображения, она не знала. Но ей было все равно. Да, месть принадлежит Господу. Но этот приговор несправедлив. Возможно, те вилки все-таки несли в себе знак — именно для нее. Мысль — неотчетливая, как клочья облаков, что предвосхищают страшную бурю, — начала формироваться в ее голове. Томас что-то говорил ей. И отец — тоже. Но слова потерялись в гомоне ратуши и ее памяти, потому что одна мысль крепко засела в ее голове: так тис глубоко пускает корни в землю. Да, думала она, месть принадлежит Господу. Но справедливость? Она останется за мной.

Книга ведьмы

20

Мэри Дирфилд, вы обвиняетесь в колдовстве. Есть множество свидетельств, подкрепляющих данное обвинение. Скажите нам прямо, чтобы мы понимали, из чего следует исходить: хотите ли вы признаться в том, что пали жертвой искушений Дьявола и заключили договор с Нечистым?

Обвинение, зачитанное губернатором Джоном Эндикоттом, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I

Кэтрин приготовила ужин на троих: тыквенное пюре и моллюски, которые Томас в то утро наказал ей купить на рынке. К этому всему были кукурузный хлеб и сыр.

В какой-то момент Томас положил кулак рядом с тарелкой Кэтрин и спросил девушку:

— Ты по-прежнему думаешь, что твоя хозяйка одержима?

Мэри попыталась понять, к чему он клонит: тон звучал вроде бы снисходительно, но последнее слово он произнес с каким-то особым нажимом, что придало ему грозный оттенок.

Кэтрин мрачно покачала головой и поднесла ко рту моллюска, чтобы высосать вареное животное из раковины. Девочку загнали в угол. Что она могла сказать? В тот день они договорились, что она заберет свои пожитки от матушки Хауленд и вновь будет жить с Дирфилдами. Ночью она снова будет спать на кухне, как и все то время, что жила в Бостоне, за исключением дней, проведенных у Хаулендов. У Мэри было подозрение, что сегодня ночью служанка крепко не уснет, но не испытывала сочувствия по этому поводу. Если Кэтрин и желает Томаса, он, судя по всему, не отвечает на ее страсть; если она на самом деле считает, что Мэри ведьма, то теперь она заперта с ней в одном доме. Да, Мэри проиграла, но и Кэтрин, видимо, тоже.

— Хорошо, — сказал Томас. — Ты снова будешь счастлива здесь.

Он глотнул пива и благодушно улыбнулся. Потом рассказал, что попросил доктора зайти к ним и обследовать руку Мэри, чтобы узнать, как она заживает.

— Это необязательно, — сказала она ему.

— О нет, обязательно, — возразил он и передразнил ее слова в ратуше: — В конце концов, Мэри, чайник может стать наистрашнейшим оружием.

Мэри не ответила. Она повернулась к Кэтрин и сказала:

— Я все еще скорблю по твоему брату. Мне жаль, что он ушел таким молодым.

— Он с Господом. Сейчас ему хорошо, — пробормотала та.

— Да, — согласилась Мэри. — Это так.