Час волка

- Гейсен! - закричал человек из прохода внизу. - Где ты, черт побери?

Габи помогала Майклу расцепить пальцы трупа, но был уже слышен шум голосов других солдат, приближавшихся к ним. Единственным доступным путем оставалась лестница, ведущая вверх. Они двинулись по ней, ноги Майкла стали подкашиваться под весом Адама. Лестница повернула и привела их к запертой двери. Когда Габи рывком отодвинула засов и распахнула дверь, им в лицо ударил ветер ночного Парижа. Они вышли на крышу здания Оперы.

Носки начищенных ботинок Адама волочились по просмоленным плитам, когда Майкл шел за Габи по громадной крыше Оперы. Габи оглянулась и увидела фигуры, появлявшиеся из проема, через который они вылезли. Она знала, что здесь должны быть другие ходы вниз, но сколько времени понадобится немцам, чтобы перекрыть все выходы? Она торопилась, но была вынуждена поджидать Майкла, силы его убывали, спина его начинала гнуться.

- Иди отсюда быстрее! - рявкнул он. - Не жди меня!

Она ждала, сердце у нее колотилось, когда она увидела фигуры, двигавшиеся по их следам. Лишь когда Майкл опять поравнялся с ней, она повернулась и двинулась дальше. Они приблизились к переднему краю крыши, откуда был хорошо виден простиравшийся вдаль светящийся огнями город. Посередине этого края крыши поднималась массивная статуя Аполлона, и когда Майкл и Габи приблизились к ней, с нее слетели голуби. Он остановился, опершись спиной с вцепившимся Адамом на основание фигуры Аполлона.

- Ну, иди же! - сказал он Габи, когда она опять остановилась. - Ищи, где спуск, и уходи.

- Я от тебя не уйду, - сказала она, уставившись на него своими сапфировыми глазами.

- Не глупи! Здесь не место и не время спорить.

Он слышал, как тут и там окликают друг друга приближавшиеся люди. Он сунул руку в плащ и коснулся не "Люгера", уложенного в кобуру, а часов с ядом. Пальцы его стиснули их, но он не мог заставить себя их вытащить.

- Иди - сказал он ей.

- Я не уйду, - сказала Габи. - Я люблю тебя.

- Нет, не любишь. Ты любишь лишь воспоминания о тех моментах. Обо мне ты не знаешь ничего - и никогда не узнаешь. - Он глянул на приближавшиеся фигуры - их разделяло тридцать футов. Они еще не видели за статуями его и Габи. Карманные часы тикали, время уходило. - Не трать понапрасну такую ценность, как собственная жизнь, - сказал он. - Ни из-за меня, ни из-за кого-то другого.

Она колебалась, Майкл видел на ее лице следы внутренней борьбы. Она взглянула на приближавшихся немцев, затем опять на Майкла. Может, она действительно любит только воспоминания о тех моментах?

Он вытащил часы и открыл их. Капсула с цианидом безучастно ждала его.

- Что ты могла, ты уже сделала, - сказал он ей. - Теперь иди.

И вытряс капсулу себе в рот. Она увидела, как у него кадык двинулся вверх-вниз, когда он глотал капсулу. Лицо его исказила боль.

- Вон там! Вон они! - закричал один из приближавшихся.

Выстрелил пистолет, пуля высекла искры из бедра Аполлона. Майкл Галатин задрожал и рухнул на колени, придавленный тяжестью Адама. Он посмотрел вверх на Габи, лицо его блестело от пота.

Она не могла смотреть на его смерть. Прозвучал еще один выстрел, пуля провизжала совсем близко, так что ноги у нее сами подогнулись. Она отвернулась от Майкла Галатина, слезы потекли по ее щекам, и побежала прочь. В пятидесяти футах от того места, где лежал умирающий Майкл, туфли ее стуком выдали крышку люка. Она открыла его и бросила еще один взгляд на Майкла; его окружали фигуры, победившие в охоте. Все, что смогла сейчас сделать Габи, это удержаться от того, чтобы выстрелить в их сосредоточение, потому что они наверняка бы разнесли ее на куски. Она спустилась на лестницу из перекладинок и закрыла за собой люк.

Шестеро немецких солдат и двое гестаповцев стояли вокруг Майкла. Человек, отстреливший голову Адаму, ухмылялся.

- Ну вот, мы добрались до тебя, сволочь.

Майкл выплюнул капсулу, которую держал во рту. Тело его под трупом Адама била дрожь. По жилам разливались уколы боли. Сотрудник гестапо потянулся к нему, и Майкл отдался во власть превращения.

Он словно бы вышел из безопасного укрытия на бешеный ураган сознательно принятое решение, окончательное и бесповоротное. Он ощутил ноющее жжение костей, когда прогибался его позвоночник; череп и лицо у него стали менять свою форму, отчего в голове раздавались громы. Он бессознательно дрожал и стонал.

Рука сотрудника гестапо застыла в воздухе. Один из солдат засмеялся.

- Он молит о пощаде! - сказал он.

- Ну, вставай! - гестаповец отступил назад. - Вставай, ты, свинья!

Стон изменялся в тональности. Он переходил с человеческого на звериный.

- Дайте сюда фонарь! - закричал гестаповец. Он не понимал, что происходит с человеком, распростертым перед ним, но не хотел к нему приближаться. - Кто-нибудь, посветите на него...