Человек, чье имя было названо, немедленно встал из-за стола и прошел во внутренний кабинет, стуча каблуками по бетонному полу. Он был массивен и широкоплеч, в дорогом коричневом костюме, безукориз– ненно белой рубашке, с черным галстуком. У него было округлое, мяси– стое лицо всеми любимого дядюшки, человека, который обычно рассказы– вает сказки на ночь.
Стены кабинета были увешаны картами, разрисованными красными стрелками и кружочками. Некоторые стрелки были соскоблены, нарисованы вновь и нарисованы по-другому, а многие из кружочков были перечеркну– ты гневными штрихами. На большом столе лежали еще карты вместе со стопками бумаг, положенных на подпись. Рядом стоял маленький железный открытый ящик, а в нем удобно располагались ванночки с акварелями и кисти конского волоса разных размеров. Человек подтянул стул с жест– кой спинкой к мольберту, стоявшему в углу комнаты без окон, а на мольберте в процессе работы была картина: акварельное изображение бе– лого сельского домика, за которым поднимались розовевшие зазубренные горные вершины. На полу у ног художника были другие картины домиков и сельских пейзажей, все они были брошены незаконченными.
– Здесь вот. Вот тут. Видишь его? – на художнике были очки, и он постучал кистью по намазанной тени у края сельского домика.
– Я вижу… тень,– ответил Мартин.
– В тени. Вот там! – он снова постучал, пожестче.– Вглядись по– ближе.
Он схватил рисунок, испачкавшись в краске, и сунул его в лицо Мартина.
Мартин судорожно глотнул. Он видел тень, и больше ничего. Но, похоже, от его видения зависело многое, и нужно было относиться к этому осторожно.
– Да,– ответил он,– мне кажется… я действительно вижу.
– А-а,– сказал, улыбаясь другой.– А-а, так вот он где! – Он го– ворил по-немецки с густым, можно даже сказать, неуклюжим австрийским акцентом.
– Волк! Вот здесь, в тени! – Он показал деревянным концом кисти в темный округлый мазок, в котором Мартин не мог различить ничего.– Волк в засаде. И смотри сюда! – Он вынул другой рисунок, плохого ис– полнения, извилистого темного речного потока.– Видишь его? За скалой?
– Да, мой фюрер,– сказал Мартин Борман, уставившись на скалу и одну-две ломанных черточки.
– А тут, вот здесь! – Гитлер показал третий рисунок, изображав– ший лужайку с белыми эдельвейсами. Он показал своим выпачканным кра– сками пальцем на два темных пятна посреди освещенных солнцем цветов.– Глаза волка! Видишь, он подкрадывается ближе! Знаешь, что это означа– ет, верно?
Мартин замялся, потом медленно покачал головой.
– Волк – это мой счастливый символ! – сказал Гитлер, не скрывая возбуждения.– Об этом же известно всем! И вот – в моих рисунках появ– ляется волк по своей воле. Нужно ли более ясное предзнаменование, чем это?
Ах, вот оно что, подумал секретарь Гитлера. Теперь мы окунулись во тьму толкований знаков и символов.
– Я – волк, разве тебе не понятно? – Гитлер снял очки, в которых его видели редко, только круг приближенных, с треском сложил их и за– пихнул в кожаный планшет.– В этом предзнаменование будущего. Моего будущего,– его загоревшиеся глаза мигнули,– будущего Рейха, конечно, должен был я сказать. Это всего лишь очередной раз говорит о том, что я уже знаю наверняка.
Мартин молча ждал, уставившись на рисунок с сельским домиком – бесталанная и неряшливая мазня.
– Мы намерены раздавить славян и загнать их назад в их крысиные норы,– продолжал Гитлер,– Ленинград, Москва, Сталинград, Курск… на– звания на карте,– он снял карту, оставляя на ней красные отпечатки пальцев, и презрительно сбросил ее со стола.– Фридрих Великий никогда не думал о поражениях. Никогда о них не думал. У него были преданные генералы, это да. У него были люди, которые подчинялись приказам. Ни– когда в жизни я не видел такого своевольного неподчинения! Если они недовольны мною, почему бы им просто не приставить пистолет к моему виску?
Мартин ничего не сказал. Щеки Гитлера стали розоветь, а в глазах появились желтизна и влага – плохой признак.
– Я сказал, что мне нужны большие по мощности танки,– продолжал фюрер,– и ты знаешь, что я услышал в ответ? Да, более мощные танки сжигают больше горючего. Но что такое вся Россия, как не огромный бассейн бензина? Однако мои офицеры в ужасе пятятся от славян и отка– зываются воевать за жизнь Германии. На что мы можем надеяться в войне со славянами без горючего? Не говоря уже о воздушных налетах, уничто– жающих подшипниковые заводы. Ты знаешь, что они говорят на это? Мой фюрер – они всегда говорят «мой фюрер» таким голосом, от которого тошнит, как будто ты съел слишком много сладкого,– нашим зенитным орудиям нужно больше снарядов. Нашим тягачам, которые возят зенитные орудия, нужно больше горючего. Видишь, как работает их ум? – Он опять мигнул, и Мартин увидел, что они снова понимают друг друга, как будто зажегся холодный свет.– О, да. Ты был с нами на совещании в тот пол– день, так ведь?
– Да, мой… Да,– ответил он,– вчера в полдень,– он глянул на карманные часы: уже почти час тридцать.