Час зверя

Одним прыжком — к дверям. Удержал их, когда они, урча, почти сомкнулись, заставил вновь раскрыться. Двери на миг поддались, и Перкинс проскользнул на платформу, постоял, оглядываясь по сторонам, пока вновь не высмотрел пеструю лоскутную рубашку Тиффани, притаившись в гуще разноликих монстров, продвигалась к лестнице. Перкинс последовал за ней, и оба они выбрались под темнеющее вечернее небо.

Стоя на улице, впитывая прохладный воздух, Перкинс успел коротко глянуть на часы. Скоро шесть. Парад начнется только через час, но зрители уже тянутся к Шестой авеню. Кто в костюмах, кто в цивильной одежде, иные выбрали места возле полицейских постов вдоль тротуаров, другие — большинство — несутся мощным потоком мимо широких, ярко освещенных витрин. Мелкие торговцы готовят свои лотки, протягивают покупателям накладные носы и полумаски, отделанные цветными светящимися полосками.

Улицу расчистили от транспорта. Полицейские привольно расхаживают по ней, туда и обратно. Перкинс вздрогнул, увидев, как их много, и совсем близко к его дому, совсем близко к Заху Тут уж ничего не поделаешь Тиффани уходит. Двигается в глубь улицы, подвижная, как ртуть, скользит сквозь плотную толпу, чуть отклоняясь вправо-влево. Перкинс приподнялся на цыпочки, следя за мелькающей впереди бейсбольной кепочкой.

Перкинс шел за ней по пятам и мечтал как можно скорее прекратить преследование. Ему казалось, что Тиффани сознательно ведет его куда-то, куда он вовсе не хотел попасть. Он был бы рад, если бы Тиффани внезапно исчезла, растворилась, если б вся эта история как-нибудь рассосалась. «Извините», — механически бормотал он, расталкивая прохожих. Сам остановиться Перкинс не мог Он чувствовал себя бессильным, словно во сне, и, как во сне, его томило предчувствие, которое все нарастало…

Глянул вперед. Там, темнея на фоне вечерних сумерек, высилось среди окружавших его деревьев игравшее шпилями и башенками, кирпичиками и витражами здание Джефферсоновской библиотеки.

— Что же мы наделали, сестренка! — пробормотал он, когда все закончилось. Вновь он сидел на краю кровати, и теперь уж ему пришлось прятать лицо в ладонях. Извивался от стыда так, словно пытался вылезти из собственной кожи, бежать от угрызений совести.

— Ох, Олли. — Она тоже села, простыня свесилась с груди. Положила руку ему на плечо. Перкинс отвернулся.

— Я хотела тебя, — тихо продолжала она. — Очень хотела. Правда.

Перкинс едва не велел ей заткнуться. Скорей бы убраться подальше от нее. Девушка прислонилась лицом к его спине, потерлась теплой щекой о его кожу.

— У меня все перепуталось, — пожаловалась она, — все, что он делал. Что говорил. — Оливер слышал, как она всхлипывает, вдоль его обнаженного позвоночника поползла слезинка. — Понимаешь, он такой мудрый, он все проницает, и вдруг… то, что он заставляет меня делать… — Мурашки побежали по спине. Черт бы ее побрал. Оливер чувствовал себя дерьмом: как он обошелся с братом. Черт бы ее побрал! Он сидел неподвижно, съежившись, погрузившись в молчание. А она продолжала: — Иногда мне кажется, больше я не выдержу, конец. Я стараюсь все понять, но он, видишь ли, он достиг такого уровня, оторвался от меня, от всех, и все это…

— Хватит! — рявкнул Перкинс. Голос прозвучал угрожающе, жестче, чем он хотел. — О чем ты? Замолчи! Не смей все сваливать на него.

Девушка отшатнулась. Оливер поглядел через плечо: она таращилась на него широко раскрытыми, полными слез глазами.

— Я не хотела… не хотела… ты сам видел, в каком он состоянии…