— Все, кому доводилось когда-либо касаться этой рукояти, становились его слугами. Не он, меч, служил им, но наоборот: сражавшиеся им были преданными его служителями, послушными исполнителями высшей его воли. А знаешь ли ты, что у этого меча есть имя? Но очень мало кто его знает, и вслух произносить его нельзя… Если ты задумаешь покончить с собой, киммериец, делай это мечом и ничем больше. Только удар благородного меча придает этому поступку высокое достоинство… Когда мне нужен совет, я прихожу не к отцу своему, но сюда, к нему, как к оракулу. Он разрешает самые неразрешимые вопросы… Если к нему приблизится тот, кому суждено окончить свою жизнь на плахе, самый конец лезвия побагровеет и задрожит. Подойди-ка ближе, киммериец, еще ближе! Видишь, меч спокоен, значит, тебе эта позорная судьба не грозит.
Все стены просторной комнаты, куда Иглессия привела Конана, от пола до потолка были увешаны узорными коврами. На медных гвоздях, вбитых прямо в пушистый ворс, висело невероятное количество оружия. Мечи, луки, дротики, арбалеты, секиры, трезубцы… Такого изобилия роскошных орудий смерти, любовно собранных вместе, Конану прежде видеть не доводилось.
— Взгляни теперь на эти кинжалы, Конан. Если меч виден всем и укрыть его невозможно, то это маленькое и юркое оружие прячется в складках одежды или за отворотами сапог и наносит удары исподтишка. В отличие от благородного и гордого меча, кинжал олицетворяет низость, предательство. Впрочем, порой он служит заменой славного лезвия и в таком случае принимает на себя высокий смысл последнего. Скажем, когда все мечи поломаны, стрелы кончились, а битва все продолжается. Или когда необходимо срочно совершить самоубийство, а меч раздобыть невозможно — тогда позволительно заколоть себя и кинжалом. Правда, смерть в этом случае получается несравненно менее красивая…
А вот двусторонняя секира — лабрис! Формой своей она напоминает мотылька, верно? Есть легенда, что когда-то очень давно любимый голубой мотылек богини Иштар превратился в стальной лабрис. Это случилось оттого, что богине грозил насилием мерзкий змееподобный Сет и потребовалась ее защита. В древности лабрис разрешалось носить только женщина — жрицам Иштар. Теперь же им размахивают во все стороны и сносят чужие головы все кому не лень… А вот копье с древком из ясеня. Наконечник его позолочен, так как издавна копье является символом солнечного луча. Если висящее на стене копье вдруг задергается само собой — жди в скором времени землетрясения или урагана. Копье также служит символом мужской силы, плодородия…
А вот из этого лука стреляла когда-то предводительница амазонок. Наверное, ты слышал, Конан, об этом племени презирающих мужчин воительниц. Не знаю, верно ли это, но ходят слухи, что амазонки выжигают себе в детстве правую грудь, чтобы она не мешала как следует натягивать тетиву. Детей они рожают мало, так что одной груди оказывается вполне достаточно…
А вот великолепный бич из шкуры гиппопотама! Символ ярости, мести, правосудия. Как здорово он свистит при ударе! Не такой ли плеточкой малышка Зингелла приласкала оборванную старушку? Старушка, хоть и была безоружна, сумела достойно отомстить за удар. Не смотри на меня так удивленно, Конан: я слышала все, что ты рассказывал моему отцу, слово в слово. Мой отец знает об этом и нисколько не сердится на меня, догадываясь, от кого унаследовала я свое любопытство… Но не надоело ли тебе здесь, любезный мой гость? Кажется, я совсем заговорила тебя!
— Ничуть! — откликнулся Конан, переводя взор с чудесной коллекции на Иглессию и обратно. (И то, и другое с одинаковой силой притягивали внимание.) — Я с удовольствием побродил бы здесь еще.
— О, у тебя будет время! — махнула рукой девушка. — Что касается меня, то язык мой совсем высох от долгой болтовни! Не прогуляться ли нам по окрестностям, северный гость? Не настрелять ли дичи к ужину?
— Я не против! — с готовностью отозвался Конан.
Девушка прошлась вдоль стены, задрав голову и выбирая себе оружие. Киммериец невольно отметил про себя, что прекрасная дочь звездочета (хвала Крому, не похожая на отца ничем!) удивительным образом напоминает красивые и грозные игрушки, о которых знает так много и умеет так увлекательно рассказывать.
Ее холодные голубые глаза казались двумя бликами, отразившимися от лезвия величественного меча-божества. В тонкой фигурке чувствовалась гибкость бича и затаенная его ярость. Прохладный голос звенел, совсем как кинжал из отменной стали, когда он ударяется о серебряный доспех… Впечатление смягчало лишь платье из синего шелка с черными оборками на вороте и рукавах, мягкими складками падавшее с узкой талии. Волосы девушки были прямыми и довольно короткими. Смоляные пряди закрывали половину лба, ровно подстриженной скобкой падали на уши и шею, едва достигая плеч. Скулы были широковаты, но очень породистой лепки, подбородок маленький — хотя и не скошенный, как у отца, но твердый, глаза — продолговатые и чуть раскосые.