Чаша бессмертия

Заметив, что гость откровенно любуется ею, девушка усмехнулась. После недолгого раздумья она сняла со стены лук предводительницы амазонок. Он казался чрезмерно большим и тяжелым для ее рук с тонкими запястьями, тем не менее девушка с легкостью натянула тетиву, вставив одну из стрел.

— Вот смешные эти амазонки! — заметила она небрежно. — Выжигали правую грудь вместо того, чтобы отвести назад локоть. Вот так! — показала она. — Так и стрела летит в два раза дальше!

Увидев, что острие стрелы нацелено ему прямо в горло, Конан в притворном испуге вскинул руки.

— Как?! Ты еще раз хочешь в меня выстрелить?..

— Разве я уже стреляла в тебя? — удивилась Иглессия.

— А как же! Ты выстрелила в меня, как только вошла! Две прекрасные голубые стрелы вонзились мне в сердце и навечно застряли там.

Конан не был искушен в искусстве галантных баталий, и бесхитростный комплимент, сотворенный им, удивил прежде всего его самого. Выразительный взгляд девушки, который она подарила ему, опуская лук, показал, что даже опасные, напоминающие оружие создания не глухи к пылким словам.

Кажется, Иглессия обладала редким достоинством: все, за что бы она ни бралась, она делала с отточенным совершенством. На коне она сидела так же умело и ловко, как рассказывала о древней символике секир и мечей. А стрелы, вылетавшие из амазонского лука, не знали промаха и поражали даже мелкую дичь на расстоянии сорока шагов. Синее платье она переодела на кожаные штаны до колен и кожаную же безрукавку и сидела в седле по-мужски. Точнее, седла и стремян вообще не было, круп легконогой гнедой кобылицы покрывала только попона.

— Ты удивительная девушка, — заметил Конан, подъезжая к ней и протягивая подобранную им с земли сраженную ею дичь. — Ты красива и женственна, и в то же время не каждый мужчина сравнится с тобой в ловкости и меткости.

— Не каждый, — согласилась девушка, укладывая тушки птиц в висящую на боку сумку. — Во мне довольно много мужских черт, ты верно заметил. Иногда, когда я совсем заскучаю в доме отца, я одеваю мужскую одежду, прячу под шляпу волосы и скачу в ближайшее селение. Там я напиваюсь в трактире — отец бы умер, если б узнал! — долго сижу, приглядываясь и прислушиваясь к тому, что творится вокруг. Если случается рядом пьяная ссора — обычно ввязываюсь. Так, из азарта, из интереса! Пару раз бывали настоящие дуэли. Один раз надутый зингарский вельможа вызвал меня на поединок на шпагах за то, что я не так отозвалась о расфуфыренной красотке, едущей вместе с ним. Было забавно!..

Иглессия рассмеялась, вспомнив дуэль, и откинулась гибкой спиной назад, так что затылок ее лег на укрытый попоной круп кобылы. Она отпустила поводья, и лошадь, почуяв свободу, понеслась вперед плавным галопом. Не вставая, девушка смотрела в небо, пока что-то там не привлекло ее внимания. Она выпрямилась и на полном скаку послала вверх стрелу.

— Не знав, что можно приготовить жаркое из ласточек! — заметил Конан подъехавшей девушке, бросая ей черное тельце, только что поднятое им с земли.

— Жаркое из ласточек? Что ты имеешь в виду?

— Иначе для чего тебе сшибать на лету эти бесплотные комочки перьев? Я всегда считал, что настоящий охотник никогда не тратит стрел попусту!

— Ах, это! — расхохоталась Иглессия. — Твой упрек справедлив, киммериец! Мне очень стыдно. Но, видишь ли, мне хотелось похвастаться, как метко я умею стрелять. Ты так понравился мне, северный гость, что я из кожи вон лезу, чтобы произвести на тебя хоть какое-то впечатление!

Еще раз расхохотавшись, девушка хлестнула кобылу и умчалась вперед. Конан не сразу догнал ее, растерявшись и не в силах с уверенностью определить: чего было больше в ее последнем выпаде — искренности либо насмешки?..

* * *

Впрочем, гадать ему пришлось недолго. Вечером, когда Конан в полном одиночестве заканчивал свой ужин в любезно предоставленной ему комнате, столь же роскошно обставленной и полной всевозможных диковинок, что и все остальные, за дверью раздался мелодичный женский голос, смех и топот легких ножек. Киммериец сразу же вспомнил о предупреждении Майгуса относительно привычки его дочери разговаривать с самой собой, выработанной годами одиночества. Слов разобрать он не мог, но смех был беспечный и игристый.

Конан хотел было распахнуть дверь и возникнуть неожиданно перед девушкой, но не успел. Дверь распахнулась сама, вслед за коротким слабеньким стуком, больше похожим на царапанье.

— Я зашла только, чтобы спросить: доволен ли наш гость ужином? — осведомилась Иглессия. — Не нужно ли ему еще чего-нибудь?..

Конан сглотнул непрожеванный кусок дичи, чуть не застрявший в его глотке, и отхлебнул сладкой водицы, принесенной ему вместо вина.

Иглессия вновь переоделась. Теперь на ней было нечто полупрозрачное и лиловое, закрепленное на правом плече серебряной пряжкой в форме птицы, изогнувшей назад тонкую шею. Как выяснилось очень скоро, такой наряд в числе прочих достоинств обладал одним, поистине неоценимым: чтобы избавиться от него, достаточно было лишь нажать на язычок пряжки…