Чаша гнева

- Да, - так же тихо ответил Артанский князь, - это энергооболочка. Едва я завижу какого-нибудь деятеля, отметившегося своими делами в Основном Потоке, как она тут же читает скрижали судьбы и пересказывает мне их содержание. Поэтому я всегда понимаю, сколько нужно вешать в граммах. Понимаете?

- Да, понимаю и ничуть вас не осуждаю, - ответил будущий товарищ Сталин. - Такие, как бывший товарищ Смилга, и есть главные враги советской власти, разъедающие ее изнутри.

И вот тут тот, о ком шла речь, понял, что судьба его решена окончательно, вскочил и завопил:

- Но я же еще ничего такого не совершил!

- Главное слово тут «еще», - ответил Серегин. - Есть такое понятия как карма, в соответствии с которым все воплощения человека несут полную ответственность друг за друга. Все члены ЦК, которых мы решили оставить в своей должности, тоже грешны, каждый по-своему, и некоторые очень сильно. Но всех их отличает то, что пользы от их деятельности для страны и народа было гораздо больше, чем вреда, и именно поэтому я беру на себя труд наставить их на путь истинный, чтобы вред исчез совсем, а польза только увеличилась. И в то же время от вас и таких, как вы, пользы не было вовсе, а имелся только вред. Все! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Товарищ Бергман, эти четверо ваши! Вместе с товарищем Дзержинским вы выдоите этих деятелей досуха, а потом мы посадим их на кол или передадим Кибеле для сексуальных экспериментов с летальным исходом. Ответственные за перевоспитание товарища Дзержинского, товарища Коллонтай и прочих - товарищи Ленин и Коба из четырнадцатого года, а также весь тамошний состав ЦК. Товарищ Кобра присоединяется к этой команде после того, как определит приговоренных к вечной ссылке на их постоянное место обитания. А я тем временем займусь еще одним потенциальным врагом советской власти - патриархом Тихоном. Никакого подобия Хазарского каганата в Советской России не будет, а потому большевикам следует примириться с церковью, причем обоюдно.

- Вы надеетесь уговорить этого упрямца жить с нами мирно? - хмыкнул хозяин кабинета. - Напрасно, батенька, напрасно.

- Я с патриархом Иовом разговаривал, а это действительно глыба человечище, не чета нынешним «служителям культа», - ответил Артанский князь. - Так что уж как-нибудь справлюсь. В крайнем случае подключится мой Патрон, а это, надо сказать, для разных грешных людей не самая приятная процедура. А патриарх Тихон грешен, в первую очередь фарисейством и политиканством. Но и вы тоже должны будете изменить свое отношение к Церкви как к явлению вполне допустимому и терпимому, ибо любые поползновения в сторону огульных репрессий против священнослужителей и верующих будут восприниматься мною как акт разжигания Гражданской войны, которой я хочу избежать. Впрочем, итоги моей встречи с патриархом мы с вами обсудим после того, как она состоится, а сейчас говорить об этом преждевременно.

- Надеюсь, товарищ Серегин, что так оно и будет, - кивнул Ильич из восемнадцатого года, -нам сейчас лишние враги тоже не нужны. И еще - поскорей возвращайте сюда товарищей, которых вы забираете на повышение квалификации, ибо работы у большевиков сейчас буквально невпроворот.

15 (2) января 1918 года. Поздний вечер. Москва, Троицкое подворье на Самотёке, покои патриарха Тихона.

Стемнело. За окнами сгустилась непроглядная тьма⁸,и патриарху Тихону чудилась, что это не обычный мрак, а вечная ночь под названием большевизм черным одеялом опустилась на Москву и всю Россию. В покоях патриарха тоже царила полутьма, лишь иконостас был освещен огнем свечей и нескольких лампад, и в их теплом сете лики Христа, Богоматери и святых казались живыми. И мнилось патриарху, что стоит горячо помолиться - и разомкнутся уста Спасителя, изрекая великую истину, что поможет вернуть ушедшие времена... Впрочем, тако же было каждый вечер: Предстоятель Русской Православной Церкви молился, а ответа все не было.

Но на этот раз, едва коленопреклонный патриарх успел один раз прочесть «Отче Наш», как вдруг его покои озарились невыносимо ярким бело-голубым светом исходившим откуда-то у него из-за спины, а в покоях густо запахло миррой и ладаном. С рукой, занесенной для очередного крестного знамения, Тихон обернулся и застыл, будто пораженный громом. Прямо перед ним стоял Господень архангел в полном облачении, в руке которого ярко сиял опущенный острием к земле обнаженный меч.

- Грешен я, Господи! - простонал патриарх, зажмурившись и осенив себя крестным знамением. - Грешен, грешен, грешен...