Чаша гнева

К январю восемнадцатого года имение «Дюльбер», где и собралась описанная выше компания, напоминало спасательный плот, без руля и без ветрил болтающийся на поверхности моря в свежую погоду. И ничегошеньки в его судьбе не зависело ни от пассажиров, ни от команды, ни даже от капитана. А капитаном на этом плоту был не абы кто, а комиссар Севастопольского совета Филипп Львович Задорожный, коему вменялось опекать и охранять оказавшихся в Крыму Романовых. Загадочнейший человек, о котором не известно ничего, кроме его фамилии, имени и отчества, одновременно жесткий и обходительный - да так, что о нем восторженно отзывалась даже вдовствующая императрица: «Забота о нас Задорожного и желание его охранить нас от жестокости революции приближают нас, людей, к Богу». А Великий князь Александр Михайлович писал в своих мемуарах: «Моя семья терялась в догадках по поводу нашего мирного содружества с Задорожным. Великим благом было для нас очутиться под такой стражей. При своих товарищах он обращался с нами жестко, не выдавая истинных чувств...». И только Великая княжна Ольга Александровна называла своего тюремщика «обаятельным убийцей».

И была еще одна загадка. В мемуарах господ Романовых говорилось, что систему обороны имения «Дюльбер» комиссару Задорожному помогал обустраивать Великий князь Александр Михайлович, рассчитавший сектора обстрела из пулеметов. Но с чего бы это? Заканчивал милейший Сандро морской корпус, служил исключительно на флоте, а потом и в авиации, но ни одного дня не воевал в пехоте. И вообще никто в той компании не воевал, кроме одного человека, которым оказывается... полковник Куликовский, имеющий за спиной два с половиной года в окопах Германской войны. Вот так - присвоил себе Великий князь Александр Михайлович заслуги простого полковника, и даже глазом не моргнул. Наверное, просто по привычке.

Однако всю это застойное болото бытия разом куда-то сгинуло около полудня седьмого января (по Юлианскому календарю, ибо обитатели имения мыслили исключительно в его рамках), когда выставленные комиссаром Задорожным наблюдатели обнаружили, что к имению со стороны моря приближаются летательные аппараты неизвестной конструкции. Тут следует отметить, что выскочившие на обращенную в сторону моря галерею второго этажа комиссар Задорожный и Великий князь Александр Михайлович отнюдь не были чайниками (то есть несведущими профанами) в воздухоплавании, но тем не менее застыли в необычайном изумлении, ибо то, что предстало их взору, не походило ни на что привычное. Эти штуки (одна очень большая, как крейсер, и восемь маленьких, напоминающих миноносцы эскорта), не являлись аэропланами, так как у них отсутствовали растопыренные в стороны тонкие полотняные крылья. Но и назвать их дирижаблями тоже было нельзя, потому что боковой ветер, довольно сильный, не влиял на их полет. И, самое главное, где оглушающий шум и треск многочисленных моторов? Эти аппараты перемещались в воздухе бесшумно, словно призраки. И не наблюдалось ни государственных флагов, ни опознавательных знаков, свидетельствующих о национальной принадлежности нежданных гостей.

И вот они уже совсем близко. Большой аппарат прямо в воздухе разворачивается на восемь румбов и плавно опускается перед главным входом во дворец, а несколько малых скользят над самой крышей, и тут же там раздается грохот человеческих шагов по железной кровле и слышатся женские голоса: «Бросай оружие! Руки вверх! Лежать! Не шевелиться!» Все это произносится громко, резко и сурово, на русском языке, с неизвестным акцентом, с добавлением слов, не публикуемых в орфографических словарях. Матросики, по сигналу тревоги бросившиеся к своим пулеметам на крыше, явно попали как кур в ощип, когда прямо на их головы начали спрыгивать невежливые пришельцы (точнее, судя по голосам, пришелицы).

Комиссар Задорожный и Великий князь Александр Михайлович ошарашенно переглянулись и стремительно кинулись к главному входу, так как на галерее, им делать было уже нечего.