Чаша Грааля. Софиология страдания

Приближается уже 71 година жизни моей, уже пережил я и отца своего (70 л.). Доживаю в такое страшное время в судьбах мира, родины, и окружающих, и даже лично близких, и только бесчувственность да изнеможения слабости оставляют меня в какой-то тусклости. Наступил – и всё более наступает тот самый апокалипсис, о котором столько говорилось и писалось, но как трудно жить им с полной душой, ответственно, сильно и победно пред лицом всего, всего… А это всё таково: катастрофа России, которая неизвестно как и главное – когда окончится, катастрофа Европы, а далее и всего мира, и, наконец, если ещё – увы! – ещё не катастрофа еврейства, [нрзб.] в нём жидовства, то во всяком случае всеевропейский еврейский погром, устраиваемый Аттилой. Вся историческая эпоха, вся мировая война стала под этот знак – с жидовством и о еврействе[167]. И эта война никого не оставляет равнодушным, но каждого затрагивает, потрясает – общечеловечески, лично, апокалиптически. А при этом остаётся тот же фон личной жизни, с её неустроенностью, с вечной тревогой о семье, о Серёже и его будущности, если есть какая-н[ибудь] будущность сейчас у кого бы то ни было и у нас… Всё темно и неизвестно, всё требует веры и преданности воле Божией во внешней её безответности, сумерки духа… И вот это-то самое греховное и печальное тогда, когда печаль есть уже грех, п[отому] ч[то] от нас требуется стоическая радость и религиозный amor fati[168] (как я и вижу в потрясающем образе пред собой).

Я готовлю к выходу свою последнюю апокалиптическую книгу[169], она вся об апокалиптической радости, о Будущем, но где же, где оно во мне самом, это будущее? Посильно ли мне оно духом в нём участвовать, сделать это не словом, но делом? Только одно могу исповедать: этого – и только этого – я хочу, живой веры в родину, в грядущее, видения и ведения Града Божия, грядущего на землю, «ей, гряди, Господе Иисусе»[170]. Больше этого и важнее и нужнее этого ничего нет и не может быть. И если Промыслу угодно было вверить мне в этот час истории эту истину, хотя я её недостоин и несу недостойно, то в смирении и благодарении Господу приемлю эту задачу. Для меня как-то как бы не существует не только тревожащая мысль, но как бы даже интерес к тому, сколько мне было ещё жить и не будет ли и этот год уже последним (это меня может по-человечески заботить единственно в отношении к семье и её обеспечению). Лишь бы дожить достойно с верой и ведением, победно пред лицом внешне всепобедной лжи и пошлости, неся в руках, вместе с другими, Евангелие Грядущего. Ей, гряди же, Господи Иисусе. Аминь.