И еще что-то смутно помнил Иван, изнывая от лихорадки. То, как в разгар истязаний он вдруг внутренним взором ощутил какой-то непонятный белый свет, завораживающее лучистое сияние. И в этом сиянии смутно, как сон или бред, виделся образ красивой девушки с большими широкими глазами. И она его ободрила, и даже дала понять, что он прав... Не сказала, конечно, но он это почувствовал. Бред, конечно... под пыткой, когда сознание то и дело норовит «потонуть», и не такое можно ощутить. Но, тем не менее...
— С этим надо что-то делать, — сказал Винтер. — Не теряя ни дня. Если это правда?
— А если провокация? — спросил Галкин. — Хотя они на такое вполне способны...
— Факт остается фактом — сегодня никого к нему не пустили. Ни адвоката, ни из ОНК. Говорят, в инфекционном изоляторе, но мы же всё понимаем... — сказал Кузнецов.
Несколько человек из ЕКП и РКП, ядро вероятной будущей объединенной организации, сидели вечером в подвальном офисе и обсуждали ситуацию со Смирновым.
Накануне вечером четырем известным активистам на их адреса пришло очень странное письмо одинакового содержания. С явно одноразового аккаунта, без подписи:
«Хочу довести до вашего сведения, что подследственный Иван Смирнов, задержанный 26 января сего года и содержащийся в СИЗО в Лефортово, днем 3 февраля был подвергнут пытке электрическим током в секретном помещении, которое специально оборудовано для подобных целей. Я являюсь одним из тех, кто причастен к этим тяжким должностным преступлениям, и по этой причине назвать себя не могу. В то же время я решил, что больше не имею права быть молчаливым соучастником происходящего. Доказательств сообщенного у меня нет, я только сигнализирую. С уважением».
В конечном счете, коммунисты решили через депутатов Госдумы от имени редакции газеты «Красный рубеж», где Иван публиковался, направить запросы руководству КОКСа и ФСИНа с просьбой прояснить ситуацию с недопуском к заключенному, а также в Генпрокуратуру и ОНК с просьбой взять дело под контроль. Анонимное послание аргументом быть не могло, и поэтому заявители выражали обеспокоенность тем, что к Смирнову никого, ссылаясь на карантин, не пускают, и просили дать согласие направить к нему независимых гражданских врачей. Также было решено усилить шум в Сети и направить информацию на Запад, в том числе левой общественности...
За несколько часов до этого разъяренный Скворцов собрал прямо в «операционной» персонал «специзолятора» — тех самых трех человек, непосредственно участвовавших в пытке, а также сменных санитаров, которые присматривали за лежащим сейчас в боксе-палате Смирновым. Чтобы пока «приглушить» и «изолировать» заключенного, ему после «процедуры» ввели специальный гриппоподобный штамм — передающийся только через кровь и в повседневности не заразный.
— Произошла утечка. Утечка! Источник мы ищем. Я вынужден повторить, что любое разглашение того, что тут происходит, строжайше запрещено, — шипел замначальника КОКСа. — Даже сослуживцам нельзя говорить, кого... тут... когда и как. Вам надбавки платят не только за работу, но и за сохранение государственной тайны.
Все молчали.
— Того, кто слил, будем иметь по полной, он будет молить о смерти, но она к нему придет очень нескоро! — зловещим тоном сказал Скворцов.
Он взял со столика гибкий зонд диаметром около полусантиметра и длиной несколько десятков сантиметров. По всей своей поверхности он был утыкан маленькими пупырышками. Генерал-майор нажал кнопку, и между всеми парами пупырышков заискрились разряды, как у шокера. Медленно, потряхивая, пронес адскую гирлянду перед лицами каждого из младших подчиненных, с удовольствием наблюдая, как они бледнеют.
— Предупреждаю... Пощады не будет... — шипел Беляков-младший.
Помолчал, пристально глядя каждому в глаза. Кинул зонд-шокер на стол.
— Всё! Свободны! — гаркнул он и добавил уже тише: — Пока свободны...
И, повернувшись, стремительно вышел из «операционной».
Под подозрение попал и Жаров. Но непосредственно ему ничего не «предъявили», по крайней мере, не в такой форме, как «медперсоналу». Скворцов лишь в разговоре с ним небрежно уточнил, не проболтался ли он кому-нибудь о произошедшем. Искренним удивлением подполковника он был, казалось, удовлетворен.
Исходную точку отправки письма установить не удалось. Формально оно пришло из-за границы. Очевидно, тут использовались прокси, VPNы, TORы и тому подобное...
Шел третий и последний день съезда Рабочей коммунистической партии. Делегаты избрали новый состав ЦК, а также приняли резолюции о курсе на объединение с ЕКП и об осуждении преследования Ивана Смирнова — с требованием немедленно освободить политзаключенного и предать суду всех тех, кто его пытал.
После закрытия съезда начался организационный пленум Центрального комитета.
— Товарищи, какие будут предложения по кандидатуре первого секретаря? — спросил старейший по возрасту член новоизбранного ЦК Матвей Грабаров, единственный, кто, согласно процедуре, в этот момент сидел за столом президиума.
Встал Никита Кузнецов:
— Ольга Омельченко.