Чаша с ядом

— У меня мало времени! Лорд Феррарс и его сын находятся в том же самом положении, что и Генри Риффорд — даже в еще худшем, потому что там вмешалась смерть. Мы все слишком возбуждены! Предлагаю остыть и успокоиться. У нас пока что нет никаких доказательств, но, несмотря на вашу просьбу, Фитцосберн я все еще намерен арестовать двоих ваших рабочих и подвергнуть их суровому испытанию, чтобы узнать правду.

Раскрасневшийся городской старшина выказал при этом явное недовольство.

— Для чего тратить время на этих двух козлов отпущения, де Ревелль? Подвергните этого человека Суду Божьему — намного более вероятно, что именно ему известна вся правда.

В этот момент, словно для того, чтобы окончательно добить шерифа, в комнату ворвалось еще одно действующее лицо. Мужчина растолкал ожидающих приема у де Ревелля и быстрыми шагами приблизился к троице у стола. Это оказался Реджинальд де Курси, причем ярость его нисколько не уступала ярости остальных участников сцены.

— Что это я слышу о вас, Фитцосберн? — закричал он, не обращая никакого внимания на шерифа. — Весь город гудит от разговоров о том, что вы были любовником моей дочери и отцом ее будущего ребенка, из-за которого она погибла. Что вы можете сказать на это? Потому что, если это правда, я убью вас, даже если потом меня повесят!

Годфри Фитцосберн выглядел так, словно вот-вот был готов взорваться.

— Святая Мэри, Матерь Божья, неужели весь мир сошел с ума? — заорал он, прыгая к де Курси и намереваясь вцепиться ему в горло.

Джон схватил его за плечи и оттащил назад, а двое стражников по обеим сторонам стола быстро шагнули вперед и встали по бокам дрожащего от ярости серебряных дел мастера.

Он резко повернул голову к шерифу и, отчаянно стараясь совладать с собой, произнес:

— Похоже, все, кому не лень, готовы обвинить меня и убить! Ради всего святого, сколько еще я должен повторять, что ничего не знаю, об этих происшествиях? — Голос его поднялся на целую октаву. — Если у кого-нибудь есть доказательства, то пусть он предъявит их — или заткните им рты! Вы слышите меня, шериф? Оставьте меня в покое! — Он вырвался из объятий коронера и широкими шагами направился к двери, где обернулся и выпалил последнюю угрозу: — Я подам в городской суд иск на тех, кто клевещет и нападает на меня, поскольку у меня складывается впечатление, что суд шерифа графства не намерен предпринять что-либо, чтобы восстановить справедливость!

С этими словами он вышел вон и с грохотом захлопнул за собой дверь, Продемонстрировав свое пренебрежительное отношение к собравшимся.

* * *

В тот день после обеда Джон приятно провел время в обществе своей любовницы в таверне на Айдл-лейн. После нескольких кружек эля они удалились в комнату, которая была отделена перегородкой от общей спальни на верхнем этаже постоялого двора, где гостям выдавались соломенные тюфяки и матрасы.

В то же самое время на другой части Эксетера, в кладовке аптеки Николаса на Фор-стрит, в куда менее приятной постели — на соломенном матрасе — лежал жестоко избитый и страдающий от боли Эдгар, Доковыляв до дома после столкновения с Фитцосберном прошлым вечером, Эдгар без чувств свалился на руки аптекарю.

Николас, чрезвычайно обеспокоенный состоянием своего ученика, как мог, привел его в порядок, смыв с него кровь и грязь. Лишенное одежды, тело Эдгара представляло собой замысловатую мозаику сплошных синяков и кровоподтеков: на лице, ногах, спине и животе, куда пришлись удары мускулистых рук серебряных дел мастера. Николасу пришлось применить все свое умение, все свои целебные мази и бальзамы, но он знал, что самым эффективным врачевателем было только время.

— Слава Богу, у тебя нет переломов или открытых ран, — объявил он после тщательного осмотра своему пострадавшему ученику, — но с неделю у тебя будут синяки и следы ушибов, а окончательно боль пройдет не раньше чем через две недели.

И вот сейчас, воскресным полднем, Эдгар, потягивая горячее снадобье, призванное приглушить боль, рассказывал лекарю о подозрениях, которые, подобно пожару, охватили город: о том, что Фитцосберн, несомненно, замешан и в изнасиловании, и в роковом отцовстве.

— Однако тому нет никаких доказательств, — заметил Николас, повторяя то, что одна половина населения Эксетера говорила другой.

Эдгар упрямо тряхнул головой, но потом скривился от боли, которую вызвало резкое движение. — Нет, но откуда тогда такой всплеск подозрительности по отношению именно к этому мужчине, а не к кому-нибудь другому?

Николас выглядел обеспокоенным, но ему нечего было возразить Эдгару.

— В будущем держись от него подальше, мой мальчик, — мрачно произнес он. — Ты ему не соперник. Фитцосберн — очень злопамятен и мстителен, и он затаскает тебя по судам, если ты обвинишь его, не имея никаких доказательств.

Он легонько потрепал Эдгара по плечу и силой уложил его обратно на матрас.

— А теперь отдохни, эта настойка навеет на тебя сон. Завтра, будем надеяться, ты почувствуешь себя лучше и сможешь заняться кое-какой работой в аптеке.