Чаша с ядом

Трапезная во дворце епископа, расположенная между кафедральной и городской стенами, была полна нарядно одетых людей, стоял гул голосов, слышались обрывки разговоров, смех и звон посуды. Зал был в состоянии вместить всего сотню человек, так что компания была избранной. Завтра вечером, на банкете в Рогмонте, когда шериф и буржуа будут развлекать юстициария, место найдется и для многих других. Сегодня же Хьюберт выступал как архиепископ, сидя в центре стола на возвышении между епископом Маршаллом и архидиаконом Эксетера Джоном де Алеконом.

Далее по обеим сторонам расположились три архидиакона епархии, казначей и регент хора, а потом военные и гражданские официальные лица, среди которых были и Ричард де Ревелль с супругой, леди Элеонорой, а также Джон де Вулф с Матильдой. Следующими сидели двое городских старшин и констебль замка Ральф Морин, за ними смешались знать графства, аббаты, каноники и буржуа. За другими простыми столами, представлявшими собой козлы с деревянными крышками, теснились прочие менее знатные личности, богатые купцы, руководители гильдий и священники средней руки, сумевшие выбить для себя приглашения.

Матильда была на седьмом небе от счастья. Еще бы, у них было такое привилегированное место во главе стола и ее видели все присутствующие, среди которых были и ее знакомые дамы. Она была слишком счастлива, чтобы заметить, что ее супруг мрачен и скучен, восседая рядом с одним из старших каноников Томасом де Ботереллисом — человеком с восковым лицом и маленькими глазками. Регент хора, ответственный за музыку и порядок ведения служб в соборе, он не входил в число друзей Джона, поскольку выступил на стороне епископа, поддержавшего восстание принца Джона. Напротив Матильды, в конце ближайшего из столов, расставленных буквой «П», сидели настоятель церкви Святого Олафа и мастер гильдии обувщиков и кожевенников, так что она могла совмещать беседу на религиозные темы со сплетнями о последних веяниях моды в производстве обуви.

Джон оказался изолирован от всех своих знакомых и страшно жалел, что сидит далеко от Хьюберта Уолтера и не может поговорить с ним. Вместо этого его соседом оказался толстый низенький каноник, который с волчьим аппетитом поглощал все, что оказывалось в пределах его досягаемости, и поэтому не имел времени на разговоры.

Коронер взглянул мимо своей супруги туда, где в центре стола восседали два епископа. Оба сняли свое парадное облачение, в котором служили мессу, и переоделись в достаточно простую, но тем не менее дорогую одежду. На обоих были вышитые накидки кремового цвета поверх стихарей, а на голове каждого красовалась круглая шапочка с парой расшитых узорами наушников, свисавших до самой груди.

Джон, не отрываясь, смотрел на волевое лицо Хьюберта, закаленное в многочисленных битвах, сравнивая его с узкими и тонкими чертами лица епископа Генри Маршалла, в которых преобладала некая гладкая симметричность, как у статуи. Он был уверен в искренней приверженности епископа делу церкви, зато здорово сомневался в том, что амбициозный политик-архиепископ мог похвастаться той же истовостью в вере — не исключено, что он решил принять сан главы Англиканской Церкви только ради обретения светской власти. Хьюберт оставался старшим судейским чиновником и бароном казначейства еще со времен старого короля Генриха, но никогда не занимал высших постов до тех пор, пока король Ричард Львиное Сердце сначала не сделал его епископом Солсбери, а потом своим лейтенантом в Третьем крестовом походе. Усилия, предпринятые Хьюбертом для освобождения короля из тюремного заключения в Германии, принесли ему сперва сан архиепископа Кентерберийского, а впоследствии и Главного юстициария Англии.

Джон многое отдал бы за то, чтобы поговорить с ним о том, что произошло в Святой земле, после того как Хьюберт остался там во главе английской армии, а Джон и король отправились в свое злополучное путешествие домой. Он надеялся, что завтра у них найдется время вспомнить прошлое, после того как они встретятся с шерифом и уладят свои разногласия относительно юрисдикции уголовных дел. Джон в очередной раз обвел взглядом шумный зал и отметил про себя контраст между разодетой и пресытившейся конгрегацией и населением города, большая часть которого жила в условиях ужасающей бедности, как в Бретэйне или как Бородатая Люси на Экс-айленде.

Воспоминание о старой карге заставило его вернуться мыслями к нынешним проблемам — у него осталось неприятное ощущение, что Люси что-то скрывала, и Джон снова решил наведаться к ней через день или два. При этом он еще раз оглядел зал, чтобы убедиться, что на банкете не было ни Годфри Фитцосберна, ни его жены Мабель. Он предположил, что Годфри решил отсидеться после событий последних дней, а Мабель, вероятно, выполнила свою угрозу и оставила его.