Чаша с ядом

Он отогнал собаку в сторону, спустился вниз по четырем крутым ступенькам и увидел тело мужчины, лежащее в нескольких ярдах по проходу. Человек скорчился на полу, лицо его, обращенное к стене, было покрыто засохшей кровью. Малыш, несмотря на возраст, сразу сообразил, что мужчина этот был мертв. Он уже видел мертвецов раньше и был скорее заинтригован, чем испуган. Ступив на новые каменные плиты дренажной штольни, он подошел к телу, когда вдруг, к его изумлению, мужчина застонал и открыл один подбитый и опухший глаз. Он пробормотал что-то неразборчивое, потом глаз закрылся, и он снова превратился в мертвеца.

Мальчик повернулся и выбежал прочь, забыв и о мяче, и о собаке. Он кинулся по открытой местности к ближайшему огороду, где какой-то мужчина выпалывал мотыгой последние в этом году сорняки. Это был крайний дом на Кэнонз-роу, северной границе территории собора, где обитали пребендарии. Мальчишка схватил мужчину за руку и потащил за собой, лепеча что-то о раненом человеке, лежащем поблизости от городской стены. Садовник, один из младших священников, выполнявших большую часть обязанностей каноников в соборе, попытался отмахнуться от мальчика, но вскоре понял, что тот говорил серьезно.

Он прошел за мальчиком через пустырь по-прежнему держа в руке мотыгу, а у них под ногами счастливым лаем заливалась собачонка. Одного взгляда вниз было достаточно, чтобы оценить всю серьезность ситуации. Священник наклонился к раненому.

— Я думаю, он, мертв, мальчик, — сказал он, положив руку на грудь жертвы и пытаясь разглядеть его лицо в скудном свете.

— Он только что двигался и произносил какие-то, звуки, — возразил парнишка.

Викарий выждал минуту, но не заметил никакого движения. Он был нервным молодым человеком и не хотел оказаться замешанным в то, что сильно смахивало на убийство.

— Я должен привести помощь и поднять тревогу, — воскликнул они, не обращая на мальчика внимания, побежал обратно на Кэнонз-роу. Младший священник имел смутное представление о законах и помнил только, что тот, кто первым обнаружит преступление, то есть в данном случае он, — главный свидетель, должен поднять общую тревогу. Он родился в деревеньке близ Торрингтона и знал, что в сельской местности необходимо уведомить старосту или управляющего поместья, но здесь, в большом городе, он не был уверен, что именно ему нужно делать.

Он решил проблему, барабаня в двери последних четырех домов каноников, где жили помощники священников и служки. Вскоре из домов выбежали мужчины, и больше десятка их окружили викария, который по-прежнему размахивал своей испачканной в земле мотыгой.

Когда он рассказал им о происшествии, они устремились через поросший жесткой травой пустырь к арочным дверям тоннеля и подтвердили, что действительно там лежит окровавленное тело.

Мальчишка, решительно не настроенный оставаться в стороне от разыгравшейся драмы, завопил, что мужчина был жив пять минут назад и что-то бормотал. Кто-то из более зрелых мужчин просунул руку под заляпанный кровью плащ жертвы.

— Он еще теплый, это точно. — Наступила пауза. — Но я не слышу, чтобы у него билось сердце.

Последовала оживленная дискуссия о том, стоит ли переносить предполагаемый труп. Большинство высказалось за то, чтобы оставить его на месте, пока не появится кто-нибудь из официальных властей.

— Кого нам нужно позвать? — спросил главный свидетель, стремясь не быть оштрафованным за неправильное выполнение процедуры.

— Обратись к Томасу де Пейну, — предложил кто-то из мужчин. — Он клерк коронера. Томас живет в третьем доме с другого конца улицы. Сейчас он уже должен вернуться к ужину из суда графства.

За ним послали мальчишку-служку, и через несколько мгновений, хромая, но передвигаясь на удивление быстро, появился Томас с Кэнонз-роу, чтобы посмотреть, что здесь происходит. Преисполненный сознания собственной значимости, он прошел сквозь толпу, которая почтительно расступилась перед ним, открывая ему вход к арке. Он неловко спустился по ступенькам — ему очень мешала больная нога, — а потом уже с большой легкостью двинулся вверх по тоннелю. Лицо жертвы было неузнаваемо: покрыто засохшей кровью, глаза заплыли, нос и губы кровоточили.

— Кто-нибудь, дайте мне тряпку, — приказал Томас, испытывая необычное чувство гордости, исполняя роль представителя закона.

Мужчина, оставшийся наверху, схватил тряпку, за которой бегала собачонка, и сунул в лужу грязной дождевой воды, прежде чем передать ее секретарю коронера. Томас смыл ею немного крови с лица неизвестного человека и мгновенно, несмотря на синяки и опухоли, узнал жертву.

— Это Годфри Фитцосберн, серебряных дел мастер! — крикнул он столпившимся на ступеньках людям. — Он убит! — драматически прибавил он.

Как будто для того, чтобы опровергнуть его слова, Фитцосберн застонал снова. Одна его рука дрогнула и коснулась тела.

— Я же говорил вам! — торжествующе закричал мальчуган со своего места на нижней ступеньке, где он сидел, скорчившись.

Среди наблюдателей возникло замешательство.