Чаша страдания

Специальная команда из заключенных-евреев тут же перенесет тела в расположенный рядом крематорий и заполнит печи. 22 августа 1940 года был издан приказ об извлечении золотых зубов перед сжиганием трупов. Рты всех трупов должны быть осмотрены, и обнаруженные золотые зубы должны удаляться и собираться. Каждая печь рассчитана на заполнение десятью-пятнадцатью трупами. На их полное сгорание должно уходить 30–45 минут. Пепел от сожженных тел будет закапываться в стороне от лагеря и засыпаться толстым слоем земли. Обслуживание камер, печей и захоронение пепла — это дело команд из заключенных евреев и славян «зондеркоммандо». Проработав определенное время, сами команды будут уничтожаться таким же способом.

Генералы и министры заинтересованно рассматривали карты и схемы, кивали головами — «Jawohl (Конечно)».

Гиммлер объявил:

— Господа, могу сообщить вам, что с согласия самого фюрера генерал Гейдрих назначен мной руководителем программы по уничтожению еврейской расы, а подполковник Эйхман назначен его заместителем.

Все вежливо зааплодировали. Они утомились и были согласны с принятым решением. По старшинству чинов отправились в туалет, там освежили себя одеколоном и перешли в столовую на первом этаже. Их ждал накрытый на пятнадцать персон стол и крахмальная скатерть, стоящие пирамидами салфетки сверкали белизной, от столового набора серебряных вилок и ножей исходило сияние, сверкали грани хрустальных бокалов. Вышколенные официанты разлили по бокалам французское шампанское «Моэт» и «Вдова Клико». Первый тост подняли за Гитлера, второй — за победу Германии, третий — за успех принятого решения.

От прекрасного вина и ужина настроение у всех было приподнятое.

11. Зика Глик в концлагере

В августе 1941 года состав с заключенными из Риги, в котором везли Зику Глика, прибыл в лагерь под городом Магдебургом, на реке Эльбе. За месяц в пути заключенным выдавали воду и хлеб не каждый день, да и в таком ничтожном количестве, что жажда и голод истощили их до предела. Часть узников не выдержала мук голодного переезда в тесном, грязном и душном вагоне, предназначенном для скота. А ведь они были самые крепкие, отобранные для работ люди. Умерших выбрасывали раз в три дня. К густой удушливой вони от переполненной бочки-параши примешивалась едкая вонь разлагающихся тел. Оставшиеся в живых дышали миазмами такого тяжелого воздуха, что почти все болели. Но на заболевших не обращали внимания — и они тоже умирали в два-три дня.

Зика Глик ясно понимал, что на их жизнях поставлен крест. С того момента, когда в июле 1941 года на Ратушной площади в Риге толпу евреев стали делить по группам и его разлучили с семьей, он знал, что всех их уничтожат, хотя и в разные сроки, разными способам и в разных местах. Он знал, что никакое чудо не может спасти его самого, но поставил себе целью — выжить. Выжить во что бы то ни стало! Они хотят сломить евреев, уничтожить евреев, они думают, что им это легко удастся. Но он докажет им, а главное — самому себе, что еврея, настоящего еврея, каким он считал себя, истребить невозможно. Он был уверен, что сможет выжить, но знал, что выживет только в одном случае — если сумеет противопоставить всем мучениям внутреннюю волю, силу и твердость. Он думал: «Они хотят уничтожить нас, евреев; но я вступлю в борьбу с фашистами, в борьбу за честь еврея; меня они не уничтожат». В этой борьбе ему нельзя позволять себе унывать ни на минуту, нельзя поддаваться панике — ни на минуту, ни на секунду. Даже если ему останется последний вдох, даже если пуля из немецкого ружья подлетит прямо к его сердцу — ему все равно нельзя поддаваться унынию и страху.

Зика верил в свои силы, в крепость своего духа. И понимал, что мучительный переезд в вонючем вагоне — это только начало, только первое и далеко не самое трудное испытание из всех, которые ему предстоят. Благодаря твердости духа и на редкость здоровому организму Зика выдерживал все мучения легче других. У него доставало сил первым выпрыгивать на стоянках из вагона, широко открывать дверь для проветривания, выносить парашу и вытаскивать мертвые тела. Брезгливые гестаповцы не хотели даже близко подходить к вонючим вагонам, кричали на него, грозили винтовками:

— Не подходи близко, вонючая собака!