Чаша терпения

В пяти шагах от чайханы высокие ворота караван-сарая раскрыты настежь. В глубине двора под навесом стоят лошади, покрытые то шерстяной верблюжьего цвета попоной, то малиновым бархатом или туркменским дорогим ковром, то простой мешковиной. Посреди двора привязанные к кольям стоят еще лошади, ослы, верблюды, которым не хватило места под навесом. Хруст ячменя, овса, клевера на крепких конских зубах, надсадные вопли ослов, обиженный рев верблюдов, ругань приезжих постояльцев из-за лучшего места для своего коня, осла или верблюда и отчаянное, сыплющееся, как горох, чириканье сотен воробьев, снующих тут же под навесами и под брюхами у животных, — все это сливается в разноголосый, неумолчный, чуть приглушенный расстоянием шум.

Но, наверное, немногие из приезжих примут участие в состязании. Остальные останутся праздными, но взволнованными наблюдателями, пристроившись где-нибудь за старым полуосыпавшимся дувалом чьей-то заброшенной курганчи или в ближней тутовой рощице, куда конники не поскачут…

Тучей сгрудились они вдалеке и что-то топчутся пока на одном месте. К ним спешат, скачут по ровному полю отдельные припоздавшие участники состязания, может быть приняв это отчаянное решение в последнюю минуту, потому что, судя по лошаденке вот этого лихого наездника, который нещадно стегает ее камчой, всадник не очень на нее надеялся. Над ним смеются, улюлюкают. Крики, смех, улюлюканье несутся из тутовой рощицы, из-за дувалов, но всаднику не до этого, он их не слышит. А хоть и слышит, так что будешь делать? Не повернешь же коня назад? И он истово продолжает хлестать лошаденку камчой, поспешая к туче всадников, все еще топчущихся на месте. Несмотря на июльскую жару и синий полдень, всадник напялил на себя бараний тулуп и меховой треух. Да и все они там, сгрудившиеся в одну кучу, надели на себя либо по три-четыре стеганых халата, либо добрый кожух. Это спасает от ударов камчи, которые сыплются на каждого, кто вознамерился завладеть черным козлом. Только отдельные смельчаки отваживались не натягивать на себя ни шубы, ни четырех ватных халатов, ни бараньего треуха на голову. Зачастую кто-нибудь из этих храбрецов и оказывался победителем состязания.

Вдруг туча пришла в движение. Лошади сбились кольцом голова к голове, а всадники все рвутся вперед, туда, где на земле в средине круга, среди целого леса конских копыт лежит черный козел. Неистовые крики и удары камчи по коням, по людям, куда попало, ржание, шум и свист несутся оттуда, и зрители заволновались, выше полезли по деревьям.

Внезапно земля загудела, туча, расплываясь, стремительно понеслась по степи. Значит, какой-то молодец изловчился-таки, поднял добычу с земли, вырвался из кольца и несется по степи, а остальные устремились за ним, норовя настичь и выхватить добычу из его цепких рук. Может случиться так, что выхватят и его самого из седла.

Счастливец на коне и с добычей в руках должен взлететь на тот холм, где сидит хозяин, устроивший это состязание, и кинуть добычу к его ногам. Но это редко удается тому, кто начинает скачку. Несколько десятков всадников уже настигли его и огибают с двух сторон, сжимая живую движущуюся подкову, намереваясь пересечь ему путь, заехать спереди и вырвать черное в шерсти счастье. Тогда тот резко поворачивает коня и скачет в противоположную сторону от того шатра на холме, где сидит хозяин торжества. Так они носятся всей тучей полчаса, час, полтора, пока какой-нибудь богатырь не окажется самым сильным, ловким, счастливым.

Юнуса привезли не те люди, которые носились по полю в бешеной скачке. Это были скромные труженики, крестьяне, оказавшиеся в тот час рядом с ним. Когда ватага конных удальцов с гиком и свистом кружила по полю за дальней тутовой рощицей, они по колено в воде ходили по рисовым полям и пропалывали посевы. Изредка, если шум скачки приближался, они разгибали спины и смотрели на этот ураган. Потом густой гул и свист опять удалялся, и молчаливые труженики вновь принимались за работу. Наконец гудящий вихрь оказался по другую сторону тутовой рощицы, и двое крестьян не выдержали искушения — вышли из воды на край поля, встали на влажную, поросшую травой бровку земли и принялись наблюдать за состязанием.

Они заметили, как что-то произошло там, в этом буйном вихре, будто он на мгновение споткнулся, умолк, а потом снова понесся в обратную сторону, огибая зеленую рощицу. Эти двое видели, как еще минуту назад, оторвавшись от своих преследователей и удалившись от них на добрую сотню шагов (всем наблюдающим непостижимо было, как ему это удалось), всадник, державший в руках козла, направил коня к далекой голубой курганче, где восседал под навесом Желтая птица. Была минута, когда всадник скакал в двух шагах от Юнуса, который сидел на своем испуганном гнедом меринке, почти вплотную прижавшись вместе с ним к жесткому стволу старой шелковицы, и весь дрожал от сдерживаемого волнения и желания ринуться наперерез смельчаку, вырвать у него из рук добычу.