Осмотр закончился, отец Балло бережно убрал покров в ларец. Священники принесли и другие реликвии. Теперь-то я их узнала; вот пластина брони святого Казимира, пронзенная зубом Кралийского дракона, коего святой сразил собственной рукою; вот плечевая кость святого Фирана в золотом и стеклянном ковчежце, почерневшая от огня; вот золотая чаша, которую святой Яцек спас из часовни. Марек по очереди вкладывал каждую из святынь в королевины руки, а архиепископ читал над нею молитвы.
Каждому из этих испытаний подвергли и Касю, но Кася зевак не интересовала. Все, примолкнув, наблюдали за королевой, а как только священники переходили к Касе, все начинали возбужденно гомонить и переговариваться. В жизни не видела такой буйной толпы — и это в присутствии самого архиепископа и перед столькими священными реликвиями!
— Чего и ждать от кралийской черни, — обронил Солья, заметив мое возмущенное удивление.
А еще в толпе шныряли лоточники, предлагая свежие пирожки. Дальше — больше; с седла я заметила, что пара предприимчивых торговцев поставили палатку и торгуют пивом почитай что у самой дороги.
Теперь все это походило скорее на праздник и народное гулянье. Наконец священники наполнили чашу святого Яцека вином, отец Балло пробормотал над ним несколько слов; над вином закурился слабый дымок, и оно сделалось прозрачным. Чашу поднесли к губам королевы; она все выпила до дна и не рухнула в припадке. В лице, правда, тоже не изменилась, но это уже не имело значения. Кто-то в толпе высоко поднял кружку, расплескивая пиво, и заорал:
— Хвала Господу! Королева спасена!
Люди восторженно завопили и ломанулись вперед, на нас, позабыв обо всяком страхе. Ор стоял такой, что я едва расслышала, как архиепископ неохотно дал Мареку разрешение ввезти королеву в город.
Восторг толпы оказался едва ли не хуже солдатских копий. Марек, расталкивая народ, подогнал телегу к помосту и перенес в нее на руках и королеву, и Касю. А затем, бросив коня, запрыгнул в телегу сам и взялся за вожжи. Щелкая извозчицким кнутом, он отгонял зевак от лошадей, чтобы можно было проехать, а мы с Сольей встроились сразу за телегой: позади нас толпа опять плотно смыкалась.
Эта гомонящая орава провожала нас до самого города, все оставшиеся пять миль. Люди бежали рядом, по обочинам и вдогонку за телегой, а если кто выдыхался и отставал, так подходили все новые. К тому времени, как мы добрались до моста через Вандалус, взрослые мужчины и женщины побросали работу и кинулись за нами. Когда же мы достигли внешних ворот замка, мы уже с трудом продвигались сквозь ликующую и неистовствующую толпу, напирающую на нас со всех сторон словно живое существо с десятью тысячами голосов, причем все орали от радости. Вести разнеслись повсюду: королева спасена, королева свободна от порчи. Принц Марек наконец-то вызволил королеву!
Мы все жили в песне: по крайней мере, так казалось. Это ощущение передалось и мне — даже притом что в тряской телеге златокудрая голова королевы моталась взад-вперед, точно у безвольной куклы; даже притом что я знала, как на самом деле ничтожна наша победа и сколько людей за нее погибло. Дети бежали рядом с моей лошадью и смеялись надо мною, и, надо думать, не то чтобы одобрительно — ведь я, растрепанная, в изодранной юбке, портила всю картину, — но я не обижалась. Я глядела на детей сверху вниз и хохотала вместе с ними, позабыв про ноющие плечи и онемевшие ноги.
Впереди с триумфальным видом ехал Марек. Наверное, и ему тоже казалось, будто жизнь его стала песней. В тот миг никто даже не вспоминал о погибших. Олег, с туго перевязанной культей, оживленно махал толпе здоровой рукой и посылал воздушные поцелуи всем хорошеньким девушкам без исключения. Даже когда мы проехали сквозь врата замка, толпа не схлынула; из казарм высыпали королевские солдаты, из особняков — знать, дорогу нам усыпали цветами, а стражники оглушительно колотили мечами по щитам.
Лишь королева ни на что не обращала внимания. Ошейник и цепи с нее сняли, но она по-прежнему сидела все в той же позе, недвижно, как статуя.
Чтобы проехать через последнюю арку во внутренний двор самого замка, нам пришлось перестроиться в колонну по одному. Замок был так огромен, что дух захватывало: над землей поднимались трехъярусные арки, бессчетные лица глядели на нас с балконов и улыбались нам. Я потрясенно пялилась на них, на многоцветные вышитые знамена, на колонны и башни повсюду вокруг. На верхней площадке лестницы, уводящей от двора вверх, стоял сам король. На нем был синий плащ, сколотый у горла великолепным драгоценным аграфом с алым камнем в окружении жемчужин, оправленным в золото.
Даже сквозь стены снаружи приглушенно просачивался ликующий рев. А внутри весь двор притих вокруг нас точно перед началом спектакля. Принц Марек снял королеву с телеги, вывел ее вперед, помог подняться по лестнице — придворные отступали перед ним словно прибой — и подвел к королю. Я затаила дыхание.