Чащоба

Послать Эрику на разведку? Еще испугается и наговорит бог знает чего. Годами людей повсюду подстерегали опасности, все были в напряжении, в темноте глаза у страха велики, в любой миг у каждого могли сдать нервы. И достаточно было небольшого толчка или случайного слова, чтобы рухнула плотина, — лишь бы освободиться от напора! Все бы с рокотом унеслось: правда, слухи и воображение — все вперемешку.

Лео остановил нетерпеливую Эрику и принялся вглядываться в темневшие поодаль постройки. Чужой человек не смог бы догадаться, что за старательно занавешенными окнами сидит на поминках множество людей. Сквозь толстые бревенчатые стены не пробивались звуки, но там разговаривали, роняли слезы, пили и клевами носом. Утром отправятся домой, обиходят скотину и лягут спать. Живут совиной жизнью, темное время дано, чтобы бодрствовать, особенно теперь, когда закончились полевые работы.

Эрика прижалась к Лео. Они обнимались и целовались. Любовный порыв и чувство безысходности одновременно было почти невозможно вынести. Лео покачивался и готов был рухнуть. Прижался бы лицом к мерзлой земле, чтобы собраться духом. Но он не смел показать Эрике свою слабость. Присутствие девушки требовало от него мужества. Он взял Эрику за плечи: прижимал к себе и одновременно опирался на нее. Влюбленные обычно ходят в обнимку!

Они обошли хуторские постройки и уже подходили к дому. Поблизости от двора чужих не было видно, при облаве обычно оставляют караулы. Предположение Ильмара не подтверждалось. Видимо, его представления отстали от жизни. Прежние тактические приемы в течение многих лет лесной борьбы устарели.

Лео попросил Эрику вызвать Вильмута в сени.

Сквозь приоткрытую дверь в прихожую просачивался свет. Напористая Эрика кротко стояла где-то здесь же, в темном углу. Лео и Вильмут почти неслышно перешептывались, дышали друг на друга сивушным перегаром. Сбиваясь и торопясь, они в ту ночь, не отдавая себе отчета, заложили основы своей будущей жизни. Лео боялся, что Вильмут начнет отговаривать — ну куда ты, ночью? Ничего подобного. Смерть отца, видимо, потрясла Вильмута, наверное, именно на поминках он ощутил необходимость начать самостоятельную мужскую жизнь. Чтобы не ходить в парной упряжке рядом с Лео. Беспечной гульбе был положен конец. Вильмут объявил, что вернется в город только за расчетом, но сегодня никуда не поедет. Он говорил медленно, перескакивая с одного на другое; в доме нужен хозяин, нельзя все трудности взваливать только на женские плечи. В МТС таких, как он, будут на руках носить, кого ему бояться, страх следует подавить, деревня обедняла людьми, колхоз еще не встал на ноги, на трудодни из сусеков сметают мышиный помет.

Лео пробормотал что-то о лекциях, о неотложных работах, что отсюда до станции дорога неблизкая, расписанию верить нельзя, нужно идти загодя, садиться за стол он больше не станет, пусть Вильмут позовет в сени его мать. Прежде чем тот повернулся уходить, Лео обнял друга, похлопал по спине и шепнул на ухо: помни, что бы ни случилось, будь твердым.

Через минуту, здесь же, в темных сенях, он распрощался с матерью, обнял и ее, пообещал писать и наведываться. Мать ни о чем не спрашивала, давно уже ничего у сына не выпытывала, время научило людей, женщин особенно: осведомленность — свинцовая тяжесть.

Эрика пошла провожать Лео. Она повисла у него на руке. Постепенно жизнерадостность снова вернулась к ней, она подскакивала, теребила молчаливого Лео за рукав. Но Лео не мог освободиться от напряженности. Взгляд его блуждал по кустам и деревьям, изгородям, колодцам, поленницам и скирдам соломы: ему хотелось проглядеть все, что чернело вокруг. Лео напрягал слух, и все же ему не хотелось прерывать разговорившуюся Эрику. Про себя он клял время, которое не позволяло расслабиться, у людей будто и не было права наслаждаться своим крохотным мигом счастья и быть беззаботными. Словно они с Эрикой, эти две темные человеческие фигурки посреди открытого поля, выглядят занозой в глазах у всего мира. Поблизости не было ни души, и все же казалось, что они у других под ногами.

Лео хотел идти поселком, мало ли что дома безглазые, все же он чувствовал себя защищенней поблизости от жителей, оставшихся в пределах законности, которым и в голову не придет брать на мушку себе подобных. Однако Эрика предпочла окольные дороги. Ее словно бы тянуло из темноты туда, где было еще темнее, с проселка на потайную тропку.

Они спотыкались на кочках, брели по вздутому льду, который оглушительно трещал, — может, даже лесные звери вскакивали из-под кустов, — собственный слоновий топот действовал Лео на нервы.

То ли они отпугивали кого от себя, то ли давали своим преследователям карты в руки — две возможности.

Эрика остановилась у черневшего строения. Она сжала локоть Лео, словно хотела заставить его слушать себя. Он боялся, что она начнет громко разговаривать, дескать, смотри, раньше здесь был лесной покос хутора Клааси, теперь деревья выросли и кустарник разросся. Держать в этом сарае сено больше нельзя, крыша как решето.

Эрика молчала, и Лео понял ее мысли.