Чащоба

Но Нелла не переносила также лесной тишины и деревенского покоя. В глухом месте ее настроение через несколько дней портилось, ей страшно недоставало тысячи оставшихся дома мелочей, в том числе, естественно, горячей воды и чистой кровати, — то, что она по утрам, измученная шумом, не находила себе места, в счет не шло. Исконная горожанка, Нелла не привыкла к городской суматохе, но и деревенская жизнь была не для нее.

В свое время, когда Лео с Вильмутом обосновались в городе, более всего в новой обстановке ему нравилось это скопление зданий. Свободные минуты он тратил на прогулки по старому городу, его восхищало то, что на каждом шагу менялись виды, когда он прищуривался — дома казались ему живыми и пластичными; двигался он, начинали двигаться и они, одно отступало от другого, взору открывались какая-нибудь башня или ниша. Особенно он любил туманные и метельные утра: небо исчезало, здания словно бы излучали из себя тайны, и от этого восприятие становилось особенно чутким.

Лео не уставал бродить по внутренним дворикам, эти каменные колодцы были бесконечно разнообразны: в вечерние часы, когда он задирал голову, небо, казалось, уплотнялось в сито, через которое просачивался фиолетовый отсвет. Зато солнечным летним утром чья-то беспечная рука бросала на стену каменного колодца с его тусклыми окнами единственное ослепляющее яркое пятно, которое полыхало на серой стене огненно-желтым цветом, и все окружающее меркло.

Раньше Лео не мог и представить себе, что беспорядочное нагромождение строений может столь одухотворяюще действовать на человека.

Тогда в центре города разбирали развалины военного времени и за несчастьем пытались видеть везение — там и тут будут заложены парки, газоны, лужайки. Эта жажда простора вызывала у Лео растерянность, каждая брешь в шеренге домов удручала его. Прореживание старого города и открыто падающий свет как раз и изгоняли тот дух, который был присущ крепостной тяжеловесности застройки. Однако люди радовались воздуху, простору и птичьему щебету. По мнению Лео, одинокие деревья в старом городе служили только декоративными элементами, и это заставляло думать, что созданные человеческим гением и простоявшие столетиями стены и здания по сравнению с мимолетностью существования живых форм выражали извечное начало.

Поразительное многообразие стен, контрафорсов, ниш, скульптур, карнизов, крыш, башен и фонарей в старом городе приводили Лео в восторг. В нем вновь вспыхнула жажда знаний, которую он испытывал в последнем классе гимназии. Он взялся нагонять упущенные годы. Мальчишечья страсть к открытиям пробуждала у двадцатичетырехлетнего рабочего человека одновременно некую робость и в то же время удовлетворение. Иногда он разглядывал свои руки, заскорузлые от нагара без конца чинимого мотора, и ему становилось не по себе. Знай свое место, пытался он сдержать собственное рвение. И все же он начал по воскресеньям ходить на барахолку, до самозабвения рылся в грудах растрепанных книг, и постепенно ему удалось собрать приличную литературу по архитектуре, а также альбомы и наборы открыток с изображением Таллина. За короткое время Лео сумел постичь строительные стили, бывший любитель, наслаждавшийся видами и строениями, теперь мог классифицировать дома по периодам. Взгляд обострялся, он уже умел различать позднейшие перестройки, уродовавшие исторические здания; было даже немного жаль, что его предыдущий безоговорочный восторг дал трещину.

По утрам, идя на работу, он бормотал себе под нос термины, которыми была забита его голова. Сонный Вильмут шел следом и бурчал: каннелюра, что это за инструмент?

Когда Вильмута не было дома, Лео доставал из-под койки школьный блок для рисования — желтая шершавая бумага просто съедала графит — и пытался срисовывать с картинок городские виды. Беспомощные рисунки приводили его в отчаяние. Лео стыдился своей безнадежной страсти. Заслышав на лестнице шаги Вильмута, он в панике, торопясь, прятал блок в чемодан. Ранней весной Лео еще до первых петухов отправлялся в центр города, где на пустынных площадях хохлились стаи голубей, а дворники скребли метлами водостоки, и, остановившись под сводом или спрятавшись за углом, пытался набросать в записной книжке какой-нибудь вид. Неуклюжие линии огорчали его, однако со временем рука обрела твердость, и что-то стало получаться.

Вильмут ничего не знал об увлечении Лео. Он был занят самим собой.

С бутылкой ликера в кармане он то и дело отправлялся в тесную пригородную квартиру, куда он однажды привел Лео. Наверное, похвальба его приелась, во всяком случае, Вильмут иногда возвращался домой рано, с кислой миной. Кто знает, что там у него не клеилось, может, наседали, торопили в зятья, как бы там ни было, но однажды в сердцах он выпалил:

— По крайней мере, старуха всегда ждет не дождется, и пол вымыт, хоть катайся по нему, и в комнате стоит запах мокрой тряпки.