Чащоба

Сестры разговорились, они больше беседовали между собой, словно нечаянно встретились здесь после долгого времени, предоставив молчавшей старушке впитывать их слова. Но старушка и не слушала их, ее ясный взгляд беспокойно метался, увидев посреди зала Лео, она поднесла руку к щеке и еще больше согнула свой и без того скрюченный указательный палец.

Видно, хотела ему что-то сказать.

Лео пригнулся совсем близко к старушке, на него дохнуло кисловатым запахом старости, и он услышал шепот:

— Послушай, парень, ты помнишь моего сына?

— Конечно, помню, — не раздумывая, ответил Лео, хотя у него не было и малейшего представления, о ком идет речь.

— Тогда ты хороший человек, — облегченно пробормотала старушка. Положив свою горячую, легкую, как пушинка, руку на запястье Лео, она улыбнулась, подбирая слова, и едва слышно выдавила: — Пойди принеси из магазина папиросы.

Лео не сразу понял, о чем речь. Старушка чуть приподняла одну бровь, вытянула губы трубочкой и дунула.

Лео кивнул.

Язык жестов старая, видно, усвоила. Прежде чем Лео собрался уходить, он увидел, как скрюченный палец поднимается к губам: смотри, парень, не проболтайся.

Лео хотел бегом броситься с крыльца, однако он умерил свой пыл и пошел шагом по заляпанной землей асфальтовой дорожке. Прислоненные к коновязи велосипеды по-прежнему дожидались своих хозяек, болтовня у магазина продолжалась.

Продавщица удивилась просьбе Лео, пожала плечами, сказав, что в этих краях в ходу сигареты, давным-давно уже не заказывали папиросы, одну минуточку, она посмотрит на складе, там, на подоконнике, бог знает с какой поры валяются две коробки; Лео нетерпеливо топтался на месте, выполнить желание старушки стало для него едва ли не вопросом жизни. Лео повезло, продавщица вернулась с двумя невзрачными пачками, сам Лео никогда не дымил этим, посвященным строительству Беломорского канала куревом. Только бы папиросы не оказались заплесневелыми.

Продавщица заверила, что склад у них сухой, даже слишком, мешки с сахаром трудно хранить, теряют вес. Кто покроет разницу?

Собравшиеся уходить сестры стояли посреди зала, старушка лишь теперь стала проявлять интерес к гостям и пыталась их удержать. При появлении Лео старушка напряглась. Лео было бы не по себе, вернись он с пустыми руками. У кого большие потребности, тот может остаться и без ничего, того же, кому нужна всего капелька, — обманывать нельзя. Старушка двумя руками вцепилась в полу пиджака Лео, три приветливо улыбавшиеся сестры кивком попрощались с престарелыми, застывшими возле стены перед печью и в дверях палат, — их заметили, они не воздух.

Лео передал папиросы.

— А спички? — пропыхтела возбужденная старуха.

К счастью, у него в кармане шуршала начатая коробка.

Лео принялся пожимать горячую руку старушки, когда подошла дюжая опекунша и, покачав головой, сказала:

— Чего нельзя, того нельзя.

Легким движением она взяла у старушки папиросы и вернула их Лео. Коробку спичек старушка благоразумно успела спрятать в отвернутый рукав своего обвислого платья.

Лео почувствовал себя перед этой дородной женщиной так, будто он разом уменьшился в росте до метра, словно суровая рука учителя схватила его, мальчишку, за вихор.

Уши у Лео зарделись, он собрался с духом и попросил:

— Не запрещайте папиросы.

— Что станет с нашим домом, если мы будем нарушать заведенный порядок? — воскликнула опекунша.

Ее назидательные слова были обращены и к другим обитателям.

— Глядишь, иной и бутылку водки в тумбочке припрячет!

Добродетель здесь почиталась, а тех, кто грешил, презирали.

— Я прошу, — произнес Лео ледяным тоном.

Он обязан был сломить сопротивление этой высоконравственной женщины. Обстоятельства то и дело вынуждают человека быть в проигрыше, на этот раз Лео решил заупрямиться. Добиться для старухи разрешения курить стало для него вопросом чести.

— Пройдемте в мой кабинет, — предложила дюжая женщина и смяла в кармане своего халата какую-то бумагу. На глазах у старушек спорить не годилось.

Один старичок прислушивался с особым интересом, приложив к уху ладонь, с блестящими от удовольствия глазами и со злорадной усмешкой.

Лео последовал за женщиной в кабинет бывшего директора школы. Те же марлевые занавески на окнах, что и в палатах, скудная мебель и та же чистота, только обшарпанный письменный стол оставался здесь с прежних времен. Лео мог бы указать место на столешнице, где когда-то неизменно стоял вздернутый на серебряный флагшток трехцветный шелковый флажок.

Лео сел, закинул ногу за ногу. Он готов был слушать нынешнее начальство.

— Вы приходите и уходите, а мне с ними возиться и за них отвечать. За дом и за порядок тоже. А если она вдруг подожжет папиросой свое платье или постель? Тогда я до конца дней не смогу искупить свою вину. Одно время она не могла подниматься с кровати, и слава богу, что забыла про курево. Я-то надеялась, что и вовсе забыла. Вот те раз. Старых людей невозможно переделать.

— Им следует уступать, — произнес Лео.

— И угораздило же ее приобрести в России эту отвратительную привычку! — измученно вздохнула заведующая.

— Когда это она в России побывала? — спросил Лео.