Часослов Бориса Годунова

Остановился царь перед креслами, окинул суровым взором приближенных, поклонился на все стороны, прочел молитву, перекрестился, сел в кресло.

Все царедворцы перевели дыхание, тоже опустились на скамьи, зашептались.

Может, и минует их сегодня государев гнев…

Снова распахнулись двери палаты, вбежали многочисленные слуги в шитых золотом бархатных кафтанах, внесли золотые блюда с первой переменой кушаний.

В первой перемене по царскому обыкновению были жареные лебеди, с них всегда начинался государев обед.

В дальнем конце царского стола сидят два человека, очень между собой несхожие – красивый молодой боярин с живыми черными глазами и приветливым взглядом и рядом с ним – мрачный, широкоплечий человек с густыми рыжими волосами, с широким, некрасивым, изрытым оспою лицом.

То – царский приближенный Борис Федорович Годунов, быстро продвигающийся при дворе, и тесть его, Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, прозванный Малютой. Самые страшные, самые мрачные свои дела поручает государь Малюте Скуратову. Даже свои собственные опричники боятся Малюту.

Пир пошел своим чередом.

Лебедей съели, дочиста освободив блюда.

Выбежали слуги из палаты, вернулись с новыми блюдами – с жареными павлинами, распущенные хвосты которых раскачивались, как драгоценные опахала.

Государь что-то шепнул своему кравчему, голубоглазому юноше с миловидным девичьим лицом. Миловидное у него лицо, да черна душа, нет в ней жалости да сострадания.

Кравчий обошел стол, направляясь к дальнему его концу, держа в руках золотое блюдо с кубком вина.

Замерли царедворцы.

Кого жалует государь чашею?

Принять чашу государеву, кубок с его стола – большая честь, однако не раз бывало, что, выпив такую чашу, обласканный царедворец тут же и помирал. Был у царя среди ближних людей опытный аптекарь Штольц, из немцев, который не только в лекарствах да целебных снадобьях толк знал, но и в ядовитых зельях.

Прошел кравчий вокруг стола, приблизился к тому концу, где сидели Скуратов с Годуновым. Замедлил шаги.

Замер Борис Федорович, забилось его сердце, как птица в силках птицелова.

Неужели последний его час настал? Неужели суждено ему испить чашу государева гнева?

Никакой вины не знал он за собой, но у грозного царя никогда не знаешь, есть за тобой вина или нету. Встанет государь не с той ноги – и найдет за тобой вину…

Прикоснулся Борис Федорович к груди.