Часослов

и чище всех, хотя в Страстях смиренней,

всеобщее: и живописцем пеней

он был всю жизнь, и плач водил рукой.

Покровом был чудесным скорби алой

на горестных губах, когда почти

в улыбку обращалась боль, прости,

что ангельским Семи Свечам нимало

здесь не открылось, хоть века свети.

x x x

Но несравненной ветвью в тишине

Бог, дерево, созреет в той стране,

где весть благую - летнюю - однажды

услышат в шумных кронах, там, где каждый

так одинок, как выпало и мне.

Ведь одинокому открыт Господь,

и многим одиноким не щепоть

а пригоршни. Лишь одиночке - горе.

У каждого - свой Бог. Но станет вскоре

понятно всем (и мне - в их хоре),

что в бесконечном разговоре,

наитьях, плаче, строгом споре,

в явленном бытии-просторе

_единый_ волен Бог волной.

И вот последний гимн земной

в пророке, в старце, в духовидце:

Плодами Бог укоренится,

крушите звонницы - молиться

пристало в час, когда в пшенице

безмолвие встает стеной.

Плодами Бог укоренится.

Тобой и мной.

x x x

Не верю, что ничтожной смерти яд,

пусть каждый день над нами торжествуя,

что он несет тщеты и тягот ад.

Не верю, что он чем-нибудь чреват;

есть время строить мне, еще живу я:

роз долговечнее, кровь - вечный сад.

Мой глубже смысл, чем наши игры в страх,

где смерть сама себе чума и пир.

Я - весь тот мир,

где ей упасть во прах.

....Как в тех

монахах - смерть глазеет из прорех;

ушли, вернулись, напугали всех,

кто впрямь боится их, друг с другом схожих,

их двое, десять, сотни? без помех

сухих, знакомых, вялых, желтых рук

вблизи мы видим мертвенный развод

вот, вот:

пустой рукав и никого вокруг.

x x x

Как быть, когда умру я, Боже?

Кувшин Твой (я разбит - и что же?)

Твое вино (прокисло тоже?)

Я смысл и дух Твой, всюду вхожий,

как будешь без меня, Господь?

Один, отрезанный ломоть,

бездомный снова, как вначале.

Ведь я - ремни твоих сандалий

спаду с Тебя, теряя плоть.

Лишишься Ты святейших риз.

Твой взгляд, ложившийся когда-то,

устав, мне на щеку - крылатый

за мной помчится, но к закату

заполыхает мир по скату

и взгляд на камни рухнет, вниз.

Как быть, Господь? Мне страшно, Святый!

x x x

Сквозь сон - х_Р_устящей сажи - шепот,

ты - г_Р_усть, нет, б_Р_ось, ты Русь печей.

Не знанье, не веков ручей,

Ты - _непонятный_, темный опыт,

Из ночи в ночь - в ночи ночей.

Ты - тот молящийся несмелый,

кто всем вещам дал смысл и вес.

Ты - звук псалма, Ты нотой целой

звенишь, подхваченный капеллой,

повторенный в басах небес.

Ты сам себе как темный лес:

Ведь Ты не из столпов высоких

над сонмом царственных свечей.

И не из дам прекраснооких.

Мужик заросший - ты исток их,

из ночи в ночь - в ночи ночей.

x x x

_Юному брату_:

Вчера, дитя, ты хаосом убит:

боясь, что жар растратится незряче

на радость духу? - нет, мой друг горячий,

на чувственность... ведь ты из чувства сшит,

жених - в душе, что вожделеет стыд.

Страсть мучит, виды на тебя имея,

и плечи голые в уме встают.

В видениях, на лике что лился,

горит румянец внешних смут.

И змейки чувств, свиваясь в кольца, тлея,

от звуков огненных немея,

удара сердца, словно бубна, ждут.

И вдруг - один ты, жалкий и убогий,

и руки опускаются, а ноги

не слушаются: чуда нет в любви...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но как в предместье темном слух о Боге,

вдруг пронесется жар в твоей крови.

x x x

_Юному брату_:

Тогда молись, как учит тот, кто сам

из хаоса вернулся чувств, и там,

где были в церкви образы святые,

мозаики дополнил золотые

прекрасным образом, и меч в персты ей

вложил, Воительнице, в помощь нам.

Молись хоть так:

"Ты - смысл глубинный мой,

тебя, поверь, я не разочарую,

в своей крови я вихрь и ветер чую,

но знаю - создан из тоски немой.

Так разыгралась надо мной гроза.

Так жизнь строга в тени ее невзгод.

Впервые я гляжу в твои глаза,

ты - чувств восход.

Ты - Дева, ты - чиста.

Была и та, что, трепетней листа,

меня влекла в осеннем одеянье.

Но и с чужбин ты говоришь, Молчанье.

И неспроста

во все глаза гляжу на холм - в сиянье".

x x x

Я славлю Господа молчаньем.

Немые гимны я вздымал

в час откровенный - незвучаньем:

велик в очах Твоих, и - мал.

Ты отличишь меня в темнотах

от тех, что не встают с колен:

форм, сбившихся в стада, и вот их

пасу под вечер на высотах,

язычников, бегущих в тлен.

За ними я слежу, томлюсь,

и слышу, как мосты запели,

и в их топтаниях без цели

залог, что я еще вернусь.

x x x

Как мне вместить Твой час, чреватый

пространством? - этот час, когда Ты

весь отдавался голосам.

_Ничто_ - как гвозди в язвах, Святый.

Творение Тебе - бальзам.

Теперь _Ничто_ врачует нас.

Нас выпили былые лета,

избавив от горячки, - это

_м_ы_ в шатком обмороке света

пульс бездны чувствуем подчас.

_Ничто_ - под нами. Ничего.

Лежим, заткнув собою щели.

А Ты растешь без всякой цели

в тени от Лика Своего.

x x x

Все те, кто простирает длани,

минуя время - нищий град,

все, кто их тянет к тихой рани,

в неизреченной глухомани,

вдали дорог, в виду утрат,

Податель будничных деяний,

Тебя, благовествуя, зрят:

"Есть лишь молитва как основа,

свята творящая рука;

не сотворим себе иного,

чем вымолим, что серп, что слово

смиренье набожное снова

распустится из черенка.

Как многолико время в раме

веков шумящих. На века

творили вечность мы веками;

наш Бог - земля, Он всюду с нами,

рубаха, борода, строка.

Мы - жилы в камне, камни в храме,