Часовая башня

— Вы везёте с собой деньги!? — испугался Михаил Адамович, деланно махнув на соседа ладонью, будто хотел отмахнуться от неприятной мухи.

— Что вы! Конечно же нет! Я положил их в надёжный банк.

— Разве такие ещё существуют?

— Ну, во всяком случае, один из них.

— Впрочем ваше дело. Не хотите ли выпить? У меня есть потрясающий французский коньяк. Думаю, в ближайшее время вряд ли придётся такой попробовать, — достал из сака бутылку.

— Пожалуй да.

Михаил Адамович, будучи явно запасливым путешественником, тут же вытащил и походные, маленькие рюмочки, обтянутые кожей, с продавленными в ней рисунками, изображающими сцены охоты.

Неспешно открыв бутылку, разлил.

— Пришлось бросить родовое имение на произвол судьбы.

— Понимаю вас, — передал ему рюмку, тут же подняв свою, перебирая в голове варианты тоста.

— За то, чтоб наши потери обернулись приобретениями, — уловив горечь в словах соседа по купе, тут же придумал как успокоить его.

— Пожалуй да, — согласился с ним, выпив содержимое одним глотком.

— Как вам коньячок?

— Не плох. Даром, что французский. Немцы так никогда не научатся.

— Вы немец?

— В каком-то роде.

— Из обрусевших, — скорее утвердительно, чем спрашивая, заявил Михаил Адамович, тут же признавшись;

— Я из крещёных иудеев. Великая страна Россия, но сама себя губит. Страшные времена смею заметить предстоит нам с вами пережить. Мои предки из Львова. Это уж я с позволения сказать подался поближе к власти, в старую столицу. Но, теперь решил перебраться в Санкт-Петербург. Думаю, там легче спастись.

— Спастись!? Вы ещё верите во спасение? Хотя, впрочем. Кто-то же действительно считает, что Русский народ некий миссионер, тот, кому предначертано сохранив в себе, пронести сквозь все предстоящие безумия чистоту святой веры.

— Ах бросьте! Я вас умоляю!

— Осмелюсь спросить. Вы Лютеранин?

— Православный. Но, не особый ревнитель веры.

— Последние годы было не до церкви.

— Она должна быть в каждом из нас. Внутри.

— Вы хотите сказать, что весь этот сброд из государственной думы, учредительного собрания, а, затем и вовсе перекочевавший во временное правительство, хранит в себе Бога!? Я вас умоляю! Вы видели эти зажравшиеся, не понимающие происходящего лица!? Что они могут знать о России? Каждый из них, считая себя умнее остальных, только и может, что проявлять нерешительность и трусость. Поверьте, моему слову — все они будут висеть на столбах, вдоль Невского проспекта, если не успеют покинуть город раньше того, как за каждым из них придут.

— Не думайте о плохом, — поймал на себе гневный взгляд Якова Карловича, но продолжил: — Понимаете ли, дело в том, что никоим образом мы не можем уже хоть как-то повлиять на происходящее. Считаю, каждый обязан делать должное и будь, что будет. Этот процесс уже не остановить.

— Ах милый мой человек! — дрожащей от волнения рукой достал сигарету, затем, вспомнив о том, что следовало бы предложить соседу, протянул Михаилу Адамовичу открытый серебряный, с позолотой портсигар. Тот не отказался.

Закурили.

Затянувшись, и выпустив худую струйку дыма, продолжил:

— Я ли всю жизнь не занимался своим делом, отдавая себя государственной службе, воспитывая детей, заботясь об их образовании!?

— Мы с вами слишком много сил отдавали этой стране, не задумываясь ни на минуту о том, что у неё своё будущее. И, то, каким путём пойдёт к нему, вовсе не подразумевает наше с вами мнение, которое ни на что не влияет в выборе пути. Мы с вами не прижились в ней. Впрочем, как и многие те, что считают себя истинными русофилами. Как вы знаете, таких сейчас великое множество среди бывших министров временного правительства. Тот же Керенский, как мне кажется, вряд ли имеющий русские корни, состоящий в тайном обществе зарекомендовал себя с этой стороны.

Россия взбунтовалась после трёхвекового царского гнёта Романовых. Ей больше не нужен царь. Впрочем, может, кого-то из Рюриковичей и смогла бы пронести на своём горбу ещё столетие. Но, теперь, после того, как в ней выжжено малейшее уважение к миропомазанникам, разрушено и втоптано в грязь словоблудием заискивающими перед царствующим домом генералами и чиновниками, стремительно изменившими своему кумиру, принудив его к отречению, она обречена.

— Мой предок приехал в Россию на одном корабле с Петром I! Я, как и он верой и правдой служил царю.

— Вот именно с Петра, как я понимаю, всё и началось.

— Что вы хотите этим сказать милостивый государь!? — нервно, со злостью погасил в пепельнице недокуренную сигарету. Усталость долгой дороги давала о себе знать.

— А то, что такие, как мы с вами, попав в эту великую, ставшую для нас Родиной страну, способствовали не её развитию, а уничтожению, навязывая западную культуру, лишая её собственной, созданной столетиями до нас.

— Да, как вы смете говорить такие слова!?