Часовая башня

— Надо срочно принимать меры.

— Какие? Покинуть крейсер, единственное из всех возможных, что могли бы предпринять, — глядя в глаза старшему лейтенанту, убрал револьвер в кобуру каперанг.

— Но, это невозможно!

— Что ж, в таком случае нам остаётся лишь уповать на помощь Бога. Так, как в ближайшие минуты будем все арестованы, и пущены в расход. Хотя, впрочем, можно ещё попробовать предпринять что-то, — встав, поправил мундир, застегнув последнюю пуговицу, сказал:

— Строить команду на палубе.

— Есть, господин кавторанг, — отдал честь перед тем, как в соответствии со штатным расписанием приступить к построению всего личного состава крейсера Алекс.

Через пять минут слышащихся боцманских, переливистых свистков, топота ног, лениво переступая с ноги на ногу, застёгивая только что надетые бушлаты, поправляя и без того неизвестно как державшиеся на затылках бескозырки, команда собралась на палубе, выстроившись не по прямой, а изогнутой, словно морская волна линии.

Судя по полным злобы лицам, легко можно было понять; скорее по привычке вышли на палубу. Не для того, чтоб исполнить приказ, озвучить своё недовольство сложившейся ситуацией, а, может и повторить попытку переворота.

Унтер-офицеры, с не выражающими особого рвения лицами, стояли в строю. В отличие от матросов не являя такого недовольства, что легко наблюдалось на лицах низших чинов.

Обер-офицеры, стоя в сторонке были тревожны и многозначительно напряжены, словно перед началом боя.

Штаб-офицеры, во главе с каперангом Вильковым, находились напротив самого центра построения. Их лица были спокойны, как у тех, кто уже не имеет возможности вернуться в прошлое.

— Пять минут назад, я был вынужден застрелить у себя в каюте предателя. В противном случае начался бы бунт, который не имел права допустить.

Для тех же, кто не изменил своему желанию, в надежде на то, что командование крейсером будет мною оставлено добровольно, заявляю — только в случае моей смерти.

Что же касается второго вопроса — возвращения в Кронштадт, — заложив руки за спину, медленно передвигался перед строем, — … могу сообщить следующее…

Вечернюю тишину порта нарушил сухой треск выстрела, раздавшегося откуда-то из черноты волнообразной шеренги.

С каперанга сорвало фуражку, капелька крови скатилась по его лбу. Качнувшись, схватился за голову рукой. Но, не упал. Какое-то время, словно пытался осмыслить, ранен ли, или пуля прошла вскользь.

— …возвращение в Кронштадт возможно только после приказа, нового, назначенного пятого апреля начальником Морских сил Балтийского моря каперанга Щастного.

Словно проснувшись от глубокого сна, в котором находились до этого момента, два унтер-офицера, боролись с матросом, заломив ему руки за спину, выкручивая из смертельной хватки ещё дымящийся наган.

Раздался ещё один выстрел.

— Сука! — скорее простонал, чем крикнул боцман, со всей силы ударив немалых размеров кулаком по лицу случайно выстрелившего в попытке отъёма у него пистолета матроса.

Тот сразу обмяк, и повис на руках всё ещё державшего его кондуктора.

— В ногу угодил мерзавец, отпустил руку потерявшего сознание и тут же рухнувшего на палубу матроса 2-ой статьи боцман.

Бунт был подавлен. Теперь дело оставалось за малым; дать команду унтерам начать расследование. А, они, были так же, как и остальные офицеры заинтересованы в пресечении беспорядка. Хотя бы только с точки зрения мести, не говоря уже о простой дисциплине.

Глава XVIII. Плюшевая игрушка

Гордилась своим братом, веря; больших перспектив сулило его будущее. Чувствовала его душой и сердцем на расстоянии. На девять лет младше, тянулась к нему, даже, если не брали в свои игры девочек.

В тот день, когда случайно узнала от Вовкиной сестры, поспорили и угнали лодку, испугалась за них больше чем Варвара. Она, впрочем, и всегда была спокойна, что бы не происходило вокруг неё, не теряла душевного равновесия.

— Это же твой брат!

— Ну, и что с того?

— Если утонут?

— Не утонут. Лодку не дураки дырявую брать. Да и рыбачить не раз ходили, грести умеют.

— Но, ведь они ж поспорили. Не просто так поплыли.

— Глупая ты Лиза. Не понимаешь ничего в жизни. Разве ж этот их спор как-то увеличивает риск смерти?

— Но, ведь они же, я знаю, как пить дать далеко от берега отплывут.

— Не отплывут. А если и отплывут, то вернуться.

— А вдруг шторм?

— Вот тогда и посмотрим.

Но, уже перед обедом волнение её настолько возросло, что решилась сказать своей гувернантке, учившей французскому.

— Clara kondratievna, je vous demande de laid! (Клара Кондратьевна, я прошу вас о помощи (французский)), — как всегда нервно начала она.

— Ah Lisaveta, ne me faites pas peur! (Ах Лизавета, не пугайте меня (французский)).

— Они… они… — нахлынули слёзы. Дальше уже душили её не давая досказать фразу.

— Ах! Боже мой! — передавшееся волнение так же заставило перейти на русский гувернантку.

— Они уплыли в море.

— Кто?

— Alex et Vladimir, — теряясь в языках, вернулась к французскому Лизавета.

— Quand? (Когда?)

— Après le petit déjeuner! (Ещё после завтрака).