Часовой дождя

Линден думал об отце, лежавшем сейчас в отделении интенсивной терапии. Поль уже пришел в сознание? Он осознает, что с ним случилось? Ему больно? Эти вопросы терзали его и не давали уснуть. Он вспомнил, как однажды в самолете разговорился со своей соседкой. Она сказала, что всякий раз, когда вы испытываете страх или стресс, надо представить себе что-нибудь приятное, интересное место, предмет или хорошего человека. Линден никогда раньше не пробовал. А сейчас закрыл глаза. И сразу же перед ним появился отец, каким он был в Венозане: в своем вечном комбинезоне и потрепанной соломенной шляпе, он, низко склонившись, рассматривал кусты и цветы. Когда Линден был маленьким, он часто ходил вместе с отцом в сад. Поль был от природы неразговорчив, но ребенок привык. Он чувствовал близость к отцу, даже когда они молчали, он научился не обижаться на его молчание. Он садился рядом с отцом на корточки и наблюдал за ним, копаясь своим совочком в каменистой земле. Руки отца летали, вырывая сорняки, выпрямляя согнутые стебли. Одно из самых ранних воспоминаний Линдена: он называет отцу различные цвета. «Синий», – гордо произносит он по-французски. А вокруг столько оттенков синего! И такие чудесные растения! Он робко ласкает маленькие синие шарики, похожие на ватные катышки, такие мягкие и приятные на ощупь, словно их соткали сказочные паучки. «Echinops ritro»[5], – угрюмо сообщает отец. Линден указывает еще на один синий – трубчатые цветки на тонком серебристом стебле. «Перовския», – отвечает отец. А еще эти плотные пучки нитевидных стеблей, похожих на иголки; он вертится вокруг, не решаясь дотронуться до ярко-синих кончиков. «Овсяница сизая», – уточняет отец. А эти звездчатые цветы, растущие плотными пучками, похоже, они очень привлекают пчел? «Огуречник». Линден обожал играть с отцом в цвета. «Желтый!» – восхищенно кричал он, замечая все растения желтого цвета вокруг. Там рос золотистый утесник, ярко-желтый, как растаявшее масло, а еще лимонно-желтые помпоны растения, которое отец называл сантолиной, и это слово казалось ему женским именем. Иногда отец сам показывал на цветы, и теперь Линден должен был назвать их. Большинство латинских слов он не помнил, но огромную пеструю, в оранжевую и золотистую полоску маргаритку называл сразу. «Gazania splendens!»[6] – шепелявил он, торжествующе потрясая своим совком. Испачканной в земле рукой Поль ерошил волосы сына. Ванделер, любимый отцовский садовник, аплодировал. Линден обожал рыжеволосого, веснушчатого Ванделера. Он часто обгорал на солнце, но это, похоже, его совершенно не беспокоило. Кажется, у Ванделера были английские корни, а Лоран подтрунивала над ним, потому что он не знал ни слова по-английски. В саду Поля было чудесно в любое время года, даже короткими зимними днями. Он знал, какие растения цветут осенью, какие вообще не сбрасывают листья, какие благоухают на Рождество, как «Sarcococca confuse»[7], что-то вроде душистого самшита. Иногда здесь бывали сильные грозы, даже отключалось электричество, а потом, когда рассеивались черные тучи, оставив после себя перламутровую дымку, Линден спешил выбежать из дома, потому что запахи сада становились еще более насыщенными. Дождь многократно усиливал эти хмельные ароматы, а Линден жадно вбирал их в себя.

Линден почувствовал, как его обволакивает нежный покой. Он физически ощущал свежее благоухание сада, а перед глазами вставали деревья. Отец был похож на капитана корабля, плывущего по океану листвы, он держался за мачту – самую высокую и самую старую липу. Он видел, как ясменник душистый тянет вверх ярко-зеленые стебли, увенчанные бледными острыми бутонами. У его ног ковром расстилалось молодило, плотные пурпурные розетки с чешуйчатыми листьями, в детстве они завораживали его своим сходством с артишоками. Он протягивал руку, чтобы погладить карминово-красные соцветия очитков. Вокруг фиолетовых астр порхали бабочки, одна из них садилась ему на ладонь, трепеща хрупкими крыльями, как во времена его детства. Та женщина из самолета оказалась права: метод работает. Он отчетливо видел эту бабочку: крошечную пушистую головку, круглые глазки, тонкие усики, он даже различал текстуру прозрачных переливчатых крыльев. И обратил внимание на свою ладонь – маленькую, как у ребенка. Он вновь был мальчиком в саду отца. Если он вернется в дом, то увидит загорающую на террасе мать рядом с олеандрами и мальвами. Домработница мадам Леклер моет на кухне кастрюли и чугунки. Тилья кувыркается по лужайке, снова и снова, как в замедленной съемке. Это было последнее, что он увидел, засыпая.

Три

Они привыкли сидеть вечерами под высокой липой в нескольких шагах от дома.

Стендаль. Красное и черное

Мой любимый уголок там, выше, где кончались деревья. Летом это было мое царство. И девушка тоже любила туда ходить. Она читала в тени, пока я строил на дереве домик из веток. Отец сюда никогда не заходил.