Часовщик

‑ Давай тогда летом двести, а еще сто пятьдесят до снега. По осени, как дожди пойдут, возить тяжко, всё проклянешь, как телегу из грязи вытаскивать будешь.

‑ Ты ж говорил, триста пудов?

‑ Триста, это если летом. Мне руда вообще сейчас нужна, к осени стройку в поместье закончу ‑ своих холопов на раскоп погоню.

‑ Пашке на Никишке ты так дал.

‑ Так и они мне сколько помогли ‑ и кузню ставить, и с этими плугами советовали. Да что я с тобой спорю ‑ Егор, холоп мой, в кузне‑времянке землицу щупал, как оттаяла, так едва не облизывался. Дам, пожалуй, ему и плуг ‑ с тобой пока сторгуешься, топор отковать можно.

‑ Не горячись, боярин, возьму у тебя плуг, согласен я. Просто цена велика, да выигрыш непонятен пока. А Егорка, пока к нашей земле приспособится, сколь времени пройдет. Он с Литвы, здесь по‑другому всё. Так что, двести летом, да сотню осенью?

‑ Уломал, кровопивец. А Егорке я еще один сделаю, чтоб ты нос не задирал. По рукам?

‑ По рукам.

Ф‑фу, тяжкое это дело ‑ ручными молотами крицу выбивать. Пока деревенским кузнецом был, пользовался молотом на блоках, но здесь времянку делать не стал. Очень уж не доверяю я сырой, хоть и зимней, древесине. Так что отбиваем пока железо по старинке, хорошо хоть холопы есть, не одни мы с Василием упираемся. Еще бы горн человеческий, а не времянку. Пока мы старые запасы расходуем, вывезенные с прошлой моей кузни.

‑ Едут, боярин! Оружные, трое, при заводных конях!

Кому это интересно, приспичило? Купцы с обозом ходят, воевода что ли, поглядеть на мои дела решил?

‑ Обустраиваешься, гляжу, Олег Тимофеевич? Что ж зимой‑то?

‑ Как иначе, Семен Андреевич, без этих времянок совсем жить невозможно. Летом уж усадьбу ставить буду, да и сколько той зимы осталось ‑ весна, считай, на носу.

Сидим мы с Семеном на улице, трапезничаем в походном стиле. Показал я ему дом ‑ позвал бы, мол, да уж очень неуютно там. Сами мол, только ночуем. Вроде бы, малость отошел Семен Андреевич ‑ расстались‑то мы с ним не очень хорошо. Хоть и выложил я ему аж шесть рублей, с кровью от планов оторванные, а всё одно ‑ досадно. Нет, ругани не было, но вот осадочек, похоже, оставался. Он рассчитывал, что кузнец в его деревеньке работать будет ‑ а тот на третий год сам в помещики навострился, да еще всё железо из кузни вывез. Правда, за два года плату внес ‑ те самые шесть рублей.

‑ Был у меня гонец от соседа. Радость у нас ‑ княгиня мальчиком разродилась.

‑ Какая княгиня?

‑ Московского великого князя Василия Ивановича жена. Иваном княжича крестили.

‑ Хоть и пост ‑ а по такому поводу и в пост грех не выпить. Ну, за здоровье Ивана Васильевича!

Единственная фляга, в которой в этой деревне есть хмельное, быстро пустеет ‑ к нам присоединяются Агафий с Василием. А в голове ‑ "Грозный, Грозный родился!".

‑ Давно весть пришла?

‑ Недавно. А родился еще осенью, но пока боярам показали, пока крестили, пока гонцов послали...

Похоже, тот самый Иван Грозный, который четвертый. Его дед, известный под тем же прозвищем, вроде бы был куда более пристойным правителем. Тоже не ангел, но до откровенного террора вроде не доходил. С другой стороны, поливать грязью безответных по причине упокоения противников умели и Романовы, и "красные", и "белые", пришедшие после них. Хотя, тем "белым" скорее подошел бы средний из цветов российского флага. Да и террор ‑ еще посмотрим, против кого он. Московские верхи, например, отродясь доброго слова не понимали, если это слово без зуботычины сказано было ‑ неважно кем, правителем или народом.

‑ Что‑то загрустил ты, Олег.

‑ Да подумал, женятся люди, детей рожают. Один я, как дурак с писаной торбой, с этим железом вожусь.

‑ Так женись. И не наговаривай на свой промысел ‑ сам показывал, сколь товару сделать успел. Продашь в Туле ‑ иной помещик куда как поменьше с сел своих имеет.

Прав Семен, вот только обычный помещик на продажу вывозит излишки продовольствия ‑ а я буду это самое продовольствие покупать, потому как для меня это совсем не излишки.

‑ Прав ты, Семен Андреич, во всем прав. Давай, выпьем за здравие наследника великого князя! Труды младенцу, чую, предстоят тяжкие ‑ так пускай сдюжит, нам на радость!

‑ И чтобы мы сами сдюжили! ‑ Семен, по моему примеру, встает, из медных кружек ‑ до дна! ‑ пьем хреновеньккую местную водку, градусов двадцати. Здесь её хлебным вином зовут. Наверное, правильно ‑ до менделеевской сорокаградусной ей далеко.