— Увы, да. С вами слишком трудно связаться. Более того, вы гонялись за мной, как за собакой, утащившей воскресное жаркое.
— Я? — Торстерн удивленно поднял бровь.
— Вы и организация, которую вы возглавляете.
— Имеете в виду мои обширные торговые интересы? Чушь! У нас есть дела поважнее, чем досаждать другим людям. Мне кажется, вы страдаете манией преследования.
— Послушайте, мы все это уже проходили. Второй раз один и тот же номер смотреть уже неинтересно. У вас что, нет записи нашей беседы с вашим весьма талантливым двойником?
Как ему ни хотелось отрицать существование работающих на него хамелеонов, Торстерну хватило ума не говорить того, что полностью противоречило бы его мыслям. Он не мог рассчитывать, что ему удастся обмануть кого-то словами, но мог вести себя уклончиво, оттягивая время.
— Я не знаю подробностей того, о чем вы говорили с Грейторексом, — честно заявил он. — Мне известно только, что он мертв и что вы приложили к этому руку. И мне это не нравится.
Голос его стал жестче.
— И вам, в конце концов, тоже это не понравится!
Чарльз коротко рассмеялся.
— Какая прекрасная и живая картина с изображением повешенных! У вас очень богатое воображение. Мне нравится, как вы представляете себе их высунутые языки, черные и распухшие. Вот только некоторые детали не вполне точны. Узлы не на том месте, и у меня все-таки не обе ноги левые.
— Мало того, что вы читаете мои мысли, так я еще вынужден терпеть их критику? — спросил Торстерн Рэйвена.
— Он просто не может удержаться. Садистское наслаждение требует соответствующих комментариев.
Под взглядом пленника Рэйвен прошелся взад и вперед по комнате.
— Ошибочно приняв за вас Грейторекса, мы попросили его не вмешиваться вдела Земли. Он в ответ начал кормить нас всякой чушью — так, словно привык к этому с пеленок. Мы честно его предупредили, что вмешательство в чужие дела вряд ли кому понравится. Он продолжал вести себя в том же духе. Сколь бы великолепным ни был этот спектакль, Грейторекс оказался жертвой навязанных ему ограничений.
— Каким образом? — хмуро спросил Торстерн.
— Поскольку он не был вами, принять серьезное решение от вашего липа он не мог. Зная вас, он просто не осмелился бы на такое. Ему оставалось только лезть из кожи юн, и фая роль, которой он был так хорошо обучен. В силу своего специфического положения он был лишен инициативы, которая могла бы его спасти. — Рэйвен развел руками. — В итоге он мертв.
— И теперь вы об этом жалеете?
— Жалею? — Рэйвен повернулся к Торстерну лицом, в глазах его вспыхнули серебристые искорки — Нет, конечно! Нас это совершенно не волнует!
Торстерн почувствовал, что по спине его побежали неприятные мурашки. Стремясь к желаемой цели, он сам мог быть жесток и хладнокровен, но никогда не демонстрировал это со столь откровенным бессердечием, выражая хотя бы формальную скорбь по покойному. Если от Грейторекса — который был виноват куда меньше его самого, Торстерна, — отмахнулись беспечно, как от кучи мусора…
— Похоже, садистское наслаждение знакомо и вам, — здраво рассудил Торстерн.
— Ошибаетесь. Случившееся нас не радует, но мы и не предаемся печали. Словом, относимся к этому с полным безразличием.
— Что, по сути, сродни садистскому наслаждению.
То был самый подходящий момент, чтобы позвать на помощь телепатический патруль, если бы таковой оказался неподалеку.
— Не знаю, как вы это сделали, но я считаю это убийством!
Вошла Мэвис с кофейником и чашками. Налив кофе для троих, она поставила на стол блюдце с печеньем и молча удалилась.
— Хотите поговорить об убийствах? — спросил Рэйвен. — Очень подходящая для вас тема.
Торстерн понял, что камень брошен в его огород — причем совершенно незаслуженно. Кем бы он ни был, кровожадным монстром он не являлся. Да, он действительно занимался тем, что жалкие земляне считали возможным называть необъявленной войной, но на самом деле это было освободительным движением. Да, погибло несколько человек, несмотря на указания наносить удары с минимальными жертвами и максимальным экономическим ущербом.
Нескольких смертей не избежать. Он одобрял лишь те, что были абсолютно необходимы для достижения его целей, — но не более того. И даже в этом случае выражал подобающую случаю скорбь. Он был одним из самых гуманных завоевателей в истории, стремившимся добиться наиболее значимых результатов с наименьшими потерями.
— Не будете ли любезны объясниться? Если вы обвиняете меня в массовых убийствах, я бы хотел, чтобы вы привели хоть один пример.
— В прошлом имели место лишь отдельные случаи. Но в будущем возможны куда большие жертвы — если вы сочтете необходимым продолжать и если проживете так долго.
— О боже, еще один предсказатель! — заметил Чарльз, на этот раз вполне серьезно, с видом мрачного пророка.
— Только вам одному известно, — продолжал Рэйвен, — насколько это правдиво, насколько далеко вы готовы пойти, какую огромную цену намерены заплатить, чтобы стать властелином мира. Это записано в глубинах вашего разума светящимися огненными буквами: «Ни одна цена не может быть слишком высока».