Часть 1. Роль среды

В Италии все обстоит сложнее. Однако невозможно отрицать наблюдающегося и здесь подъема национального чувства, по крайней мере чувства гордости за принадлежность к итальянской нации, вытекающей из убеждения каждого итальянца, что он принадлежит к самому цивилизованному миру, в прошлом покрывшему себя неувядаемой славой. Но так ли плачевно обстоят дела в настоящем? «Нам целыми днями твердят, что испанцы и португальцы открыли Новый Свет, в то время как первыми проложили для них дорогу мы, итальянцы», — писал Банделло в начале одной из своих новелл²²⁶. Историк Токко старательнейшим образом описывает горечь и раздражение итальянских патриотов (опередивших в этом качестве свое время), вызванные подписанием договора Като-Камбрези, который положил конец свободе Апеннинского полуострова и предопределил окончательную побед) испанцев²²⁷. Как тут не вспомнить об унитаристских мечтаниях, о крике души Макиавелли, о Гвиччардини, который представил недавнее итальянское прошлое в виде единого и цельного блока²²⁸? Эти разрозненные приметы указывают все же на наличие чувства национального единства.

Есть и еще один, более важный признак (поскольку политика непосредственно на него не влияет), — это расцвет тосканского языка. То же самое относится к кастильскому наречию, которое в XVI веке распространяется по всему Иберийскому полуострову. В качестве литературного языка его используют арагонские писатели эпохи Карла V. Один арагонский дворянин, современник Филиппа II, пишет свою книгу памятных записей на кастильском²²⁹. Этот язык завоевывает себе место даже в лиссабонских литературных кругах в славные времена Камоэнса. В то же время на нем говорят представители высших классов всей Испании, и за оборотами речи, сюжетами кастильской литературы тянутся ее религиозные сюжеты, формы ее культа: любопытна история святого Исидора, местного мадридского святого, который даже в Каталонии вытесняет старых святых, святого Авдонна и святого Сенна, покровителей многочисленных братств. В каждой стариной церкви стоят их статуи, но каталонские крестьяне в XVII веке забросили их ради нового культа²³⁰.

В связи с этим возникает вопрос об исторической цельности пространств, замкнутых в полуостровных границах. Эти границы вовсе не неприступны; они совсем не похожи на ту воображаемую «электрическую цепь», которая, как недавно писал Рамон Фернандес, окружала Испанию. Таких границ никогда не существовало ни на Пиренеях, ни на Альпах, а тем более на Дунае, или на Балканах, или в горах Армении с их переплетением дорог и на редкость пестрым этническим составом, или в горных системах Тавра или Атласа и Сахары, на юге Северной Африки. Тем не менее на рубежах с материками, от которых полуострова отмежевываются со всей решительностью, они защищены преградами, мешающими сношениям и обменам. Перефразируя слова Меттерниха^*IZ, Огюстен Реноде сказал об Италии XVI века, раздробленной и неопределенной (за исключением Пьемонта) в своих очертаниях, что это всего лишь географическое название²³¹. Но так ли мало значит географическое название? Оно эквивалентно совокупности исторических территорий, сформированных и непосредственно затрагиваемых одними и теми же великими событиями, которые протекали как бы в плену этих пространств, никогда не находя в себе сил выйти за их пределы.

Согласно Джоаккино Вольпе, именно это надо понимать под итальянским единством, когда о нем заходит речь. То же самое относится и к Иберийскому полуострову; драма мусульманского завоевания и Реконкисты, находившаяся в центре его истории на протяжении семи веков, разыгрывалась внутри его границ. Эта обособленность была решающей для его объединения, позволила ему переработать культурные заимствования извне; усвоить европейскую готику, но при этом обогатить ее украшениями платереско и искусства мудехаров; позже по-своему воспринять барокко, из которого родился churriguerismo^*JA. Подобная же обособленность Северной Африки, поглощенной исламом, позволила ей сохранить свое своеобразие и постепенно заглушить с помощью своих марабутов «исламские и ориентальные мотивы берберскими»²³². За высокими оградами полуостровов формируются своеобразные окраинные миры, обладающие своим неповторимым ароматом, своим особым звучанием ²³³.

Установление йа каком-либо из полуостровов политического единства всякий раз предвещает великие перемены. Вспомним последствия объединения Греции, осуществленного Македонией в далеком прошлом, или объединение Италии под властью Рима. В начале XVI века католические короли собирают воедино испанское государство, обладающее настоящей взрывчатой силой.

Если острова более чем наполовину закрыты со стороны континентальных масс Европы, Азии или Африки, то они, напротив, легко доступны с моря, отсюда их агрессивность, когда они чувствуют свою силу, и беспомощность, когда они не в состоянии себя защитить.