Тишину нарушал только скрип его старомодной перьевой ручки. Малачи, бывший премьер-министр, нынешний неофициальный глава Центаврианской Республики, был один.
Ручка была анахронизмом, наследием прошлых лет. Малачи во многом придерживался устаревшего, но таким же был и Лондо. В современной Центаврианской Республике не было места подобным им. Если Малачи пройдёт свой путь до конца, всё изменится.
Глава 2
Сьюзен Иванова всегда была рабом тишины, отсутствия шума, звука, ощущения. Она всегда была одна после смерти матери.
Обособленная, во многих отношения отделённая от мира человеческих эмоций, она блуждала по жизни, ища одно дело за другим, что-то, ради чего стоило жить, чему можно было служить... Она не нашла этого в семье, с любовниками, в вооружённых силах Земли.
Она думала, что достигла желаемого, вступив в союз с чужой расой, древней и могущественной. Они обещали ей цель, безопасность, жизнь. Все, что от неё требовалось - служить им. Но, служа им, она неожиданно обнаружила то, что так редко встречала: любовь и дружбу.
Чувства всегда причиняли боль. Те, о ком она заботилась, покидали её. Поэтому привязанность вела к боли. К своему удивлению, она нашла троих людей, которых полюбила. Все трое сейчас мертвы, и она одна; вновь в ловушке тишины, тишины такой всепоглощающей, что она парализовала её.
Нет, причиной беспомощности, несомненно, было что-то другое...? Пока она приходила в себя, мысли блуждали бесцельно, она пыталась найти что-то в своём прошлом.
А затем она поняла, что может слышать что-то... что-то глубоко в разуме, куда не проникал никто, кроме матери. Голос... который не был её собственным.
Она знала. В один ужасающий момент она поняла, что было с ней сделано. Не всё сразу, и не почему это было сделано, но она уже знала достаточно.
Она могла слышать шепот Стража даже сквозь свой собственный крик.
Лондо Моллари не был очень высокого мнения о своих согражданах. Он провел слишком много времени при императорском Дворе, чтобы питать уважение или восхищение к большинству придворных и политиканов. Да, были немногие - лорд-генерал Марраго, министр Дугари, лорд Джарно... несколько других... но, в общем, все придворные были одинаковыми. Безжалостные, скрывающие под мягким выражением лица неприкрытые амбиции.
Однако каким бы опытным не был политик, каким бы искусными не был придворный, всегда была возможность удивить их, застать врасплох; и в эти моменты можно было увидеть их истинные лица. Только на короткое мгновение, говоря честно, но для того, кто был так же опытен, как Лондо, этого было достаточно.
Он наслаждался ошеломлёнными лицами членов парламента Целини, входя в зал, осматриваясь и кивая знакомым. Некоторые задохнулись в ужасе, другие криво улыбались, некоторые просто смотрели.
Крики начались только через секунду или две.
— Моллари! - крикнул лорд Воле. Лондо его знал и не любил. Болван с чрезмерными амбициями; его планы никогда не отличались изяществом, и даже ребенок мог понять его намерение занять трон. Лондо знал из своих источников при Дворе, что замыслы Воле стали чересчур очевидными, и он был "выдвинут" на пост заседателя парламента Целини, что являлось, по сути, приговором его карьере. ХотяВоле, похоже, был излишне высокомерен, чтобы осознать это.
— Да, лорд Воле? - ответил Лондо. - Приятно увидеть вас вновь. Могу ли я сказать, что эта мантия вам очень идет. Зелёный всегда был вашим цветом.
— Но... но, - пробормотал он, - вы являетесь преступником, которого ищут за убийство императора. Стража! Арестовать его!
— Мы не можем сделать этого, милорд, - произнесла фигура, сидящая ниже Воле. Этот центаврианин был одет в светло-зеленую мантию с тонкой пурпурной лентой, перекинутой через плечо, что выдавало в нём одного из служителей Двора. Спикер, ещё одна архаическая должность, которую редко можно встретить на главном континенте. Спикер был, по традиции, знатоком законов, призванным "давать советы" парламенту в этой сфере. Немногие аристократы принимали поправки скромного служащего; отсюда и редкость спикеров.
— Он ходатайствует о разрешении выступить перед парламентом, согласно старому закону о девяностодневном пребывании на острове. Мы ничего не можем сделать, пока он не закончит свое прошение.