Читаем Часть Европы. От истоков до монгольского нашествия полностью

Жители Пронска, города на Рязанщине, вели себя по отношению к Всеволоду враждебно и заперли ворота перед его людьми. Князь послал к ним боярина с увещеваниями — прончане ответили тому «буйной речью». Тогда Всеволод осадил город, но брать его штурмом не стал, а лишь перекрыл водоснабжение. Горожане и тут не уступили. По ночам делали вылазки за водой и «бились крепко». Целых три недели они упорствовали и сдались только тогда, когда у них закончилось продовольствие. Всеволод никого не наказал, города не разграбил, а лишь назначил туда своего ставленника.

По временам Большое Гнездо проявлял и суровость, но лишь в особенно вопиющих случаях и никогда не перебарщивал с жестокостью.

В 1178 году Новгород позвал к себе князем Ярополка Ростиславича — того самого, чудесно прозревшего и после этого оставшегося врагом Всеволода. Большое Гнездо был возмущен тем, что новгородцы, целовавшие ему крест на верность, нарушили свою клятву. В наказание он осадил Торжок, принадлежавший Новгороду, и хотел было вынудить его к мирной сдаче, но горожане не желали капитулировать, а дружина требовала от князя жестких мер. Прождав пять недель, Всеволод наконец приказал взять Торжок штурмом и сжечь — но жителей не перебили, как обычно делалось в подобных случаях, а лишь «перевязали», то есть забрали в плен.

Так же тридцать лет спустя великий князь поступил с Рязанью, истощившей его долготерпение. В 1207 году он ходил на эту взбунтовавшуюся область походом, но рязанцы покаялись, и Всеволод повернул обратно. На следующий год они опять подняли мятеж, схватили княжеских представителей и некоторых умертвили, похоронив заживо («засыпали в погребах»). Когда Всеволод пришел с войском, горожане повели себя дерзко. Тогда Большое Гнездо спалил непокорный город, но жителей не истребил, а лишь расселил по другим местам.

Разумное сочетание твердости и умеренности обеспечило Всеволоду Юрьевичу прочное положение первого из владетельных князей, но этого ему было недостаточно. Как его брат Андрей Боголюбский, а перед тем отец Юрий Долгорукий, он не хотел быть первым среди равных, а стремился стать самовластным правителем всей Руси, снимая и назначая удельных князей по своей воле. (Примечательно, что в эту эпоху «Русью» называются только южные области разъединенной страны, а «отчина» владимирских князей числится особо).

Действия Всеволода на «Руси» были успешнее, чем у Боголюбского, потому что Большое Гнездо вел себя осторожнее и дипломатичней, но всякий успех оказывался недолговечным. Задача была невыполнимой.

Владимирский князь обыкновенно выжидал, когда где-нибудь начнется междоусобица или смута, и тогда вмешивался в конфликт, стремясь подчинить себе эту часть страны. В результате получилось, что воевал он практически беспрерывно, часто по нескольку раз с одними и теми же противниками, которые то подчинялись ему, то снова восставали. Все свои незаурядные дарования Всеволод потратил на этот Сизифов труд.

Он без конца замирял соседнюю Рязань; ссорился, мирился и снова ссорился с черниговскими Ольговичами; сходился и расходился со смоленскими Ростиславичами.

Много сил у Всеволода ушло на попытки подчинения Галицкой земли. После смерти Ярослава Осмомысла там начались раздоры, и с 1190 года Всеволод активно в них вмешивался. Двадцать лет, до самого конца жизни, он тщетно пытался присоединить к своему «гнезду» этот дальний регион, но лишь истощил силы и приобрел грозного врага, который в конце концов подорвет мощь Владимиро-Суздальской державы и разорит Всеволодово наследие.

Перейти на страницу:

Все книги серии История Российского государства

Часть Азии. Ордынский период
Часть Азии. Ордынский период

«В биографии всякой страны есть главы красивые, ласкающие национальное самолюбие, и некрасивые, которые хочется забыть или мифологизировать. Эпоха монгольского владычества в русской истории – самая неприглядная. Это тяжелая травма исторической памяти: времена унижения, распада, потери собственной государственности. Писать и читать о событиях XIII–XV веков – занятие поначалу весьма депрессивное. Однако постепенно настроение меняется. Процесс зарубцевания ран, возрождения волнует и завораживает. В нем есть нечто от русской сказки: Русь окропили мертвой водой, затем живой – и она воскресла, да стала сильнее прежнего. Татаро-монгольское завоевание принесло много бед и страданий, но в то же время оно продемонстрировало жизнеспособность страны, которая выдержала ужасное испытание и сумела создать новую государственность вместо прежней, погибшей».Представляем вниманию читателей вторую книгу проекта Бориса Акунина «История Российского государства», в которой охвачены события от 1223 до 1462 года.

Борис Акунин

История

Похожие книги

10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное