Часть их боли

Он был так поглощен своим действом и молитвами, что не счел нужным заметить вошедшего. Но когда звякнули кандалы, ему пришлось поневоле обернуться. Юлиан увидел его морщинистое пожухлое лицо, напоминавшее натянутый на кость пергамент, и ему показалось, что на коленях перед божеством в поклоне сидит сам Илла Ралмантон. Чуть погодя всколыхнувшиеся расплывчатые воспоминания наемника подсказали, что перед ним старший брат советника – Акиф. Да и взор у обернувшегося вампира был не таким ясным, как у советника, а затуманенным слепой верой.

Поднявшись, верховный жрец спросил резким голосом:

– Кто ты? И как смел войти в Священный зал?!

– Гость… мой… – ответили за чужака сразу несколько человек в рубахах, и их перекликающиеся голоса эхом прокатились под сводами. – Жрец… возьми иссушенную длань… Возьми ее… Затем обрати в пепел и смешай с моей пищей… И оставь нас.

Негодование Акифа сменилось нерешительным подозрением. Не смея противиться воле своей покровительницы, он лишь обратил к незнакомцу лицо, изъеденное пятнами из-за долгих воздержаний от крови. Повесив на сгиб локтя фонарь, он поднялся и величественной походкой двинулся с отростком в двух руках к выходу, всем своим почтенным видом показывая, насколько ценна для него часть божества.

– Не знаю, кто ты таков, но сейчас ты в сердце храма самой мохадан. Так чти ее традиции! Пади ниц перед мохадан, величайшей из великих, перерождающейся, старейшей, всеведущей и милостивой, как и полагается! – проходя мимо, гулко приказал он.

Словно не замечая обращенных к нему слов, Юлиан продолжил стоять, хотя ноги его предательски дрожали, готовые подвести хозяина. Он чувствовал, как ежеминутно внутри него все нарастает страх. Как у него хватило сил решиться на такое? Безумец! Стоило верховному жрецу покинуть Священный зал, как с ковров поднялись и отделились зараженные. Они медленно встали толпой перед Раум, заслонив ее, и глаза их были пустыми, безжизненными.

– Ты здесь… – сказал один мальчик.

– Как и хотел… – продолжила вторая, молодая красивая женщина.

– Так говори же… – закончил третий, согбенный старик со вспученным животом, который шевелился.

Юлиан почувствовал, как по его спине заструился пот, но виду не показал – взглянул на Раум прямо, не отводя глаз. Что, если его предложение отвергнут? А если согласятся? Через что ему придется пройти? Вспомнив, ради чего он здесь, Юлиан испытал смесь вспыхнувшей злобы, отчаяния и желания взять судьбу в свои руки. И он сказал ясно, но негромко, чтобы его слова не разлетелись по всему лабиринту:

– Я благодарен тебе, о Раум, что ты соизволила выслушать меня! Знаю, ты велика и твоя длань простирается на весь Южный континент. Ты ведаешь обо всем. Покорные слуги, служащие тебе и душой и телом, способны переменить ход истории, раскачать ее маятник или же, наоборот, успокоить его. К твоим затаенным алтарям ходят на поклон и люди, и вампиры, и оборотни, и наги. Ты стоишь даже над королями! Тебе покорился бы весь мир…

Юлиан умолк, чтобы собраться с духом.

– Но ты обречена умирать раз за разом. Твое тело уже начинает иссыхать, болеть, отчего запахи старости расползаются по всем коридорам, проникают в каждую келью и напоминают всем, что твой век близится к завершению. Ты божественна, но смертна.

– Все мы в конечном счете смертны…

– Да, поэтому череда твоих предшественниц всегда использовала верховных жрецов-вампиров, дабы обрести в них плоть и впитать благословенную кровь Гаара. Однако даже благодаря вампирскому долголетию каждая Раум способна жить едва лишь один век. А когда она умирает, все низшие сотрапезники либо также гибнут, либо забывают о ней, из-за чего следующей приходится каждый раз начинать все заново, – Юлиан почувствовал сухость во рту.

Где-то в коридорах, за колыхнувшимся красно-золотым ковром, он вдруг расслышал тихие шаги. Будто кто-то подкрался ближе, подслушивая. Не помешают ли планам жрецы, когда осознают опасность его появления? Но с другой стороны, разве должны его волновать их грядущие проблемы?