Часть их боли

А потом его мысли сменялись, и он уже думал, как встретится с Раум… Закончится ли там его жизненный путь? Или он наконец-то все узнает? Юлиану казалось, что он борется с ветром. Обдумывая снова и снова все, что с ним произошло, вампир терялся в догадках. Причем догадки эти были безумны и невозможны, и он сам понимал, что так быть не может. Однако как объяснить эту престранную череду событий? С каждым днем пески становились все выше, говор сменялся то на эгусовский, то на мастрийский, а он все сильнее погружался в зыбкую подавленность. Даже душу излить было некому. За пределами Полей Благодати, там, где вырастали барханы, полноводные реки сменились глубочайшими колодцами, откуда приходилось поднимать воду ведрами. Так что Вериатель не являлась к нему по ночам. А когда он все-таки добирался до какого-нибудь тоненького ручейка, прячась от спутников за финиковыми деревьями, то и там он находил лишь укоряющую поддержку. Демоница глядела на него обвиняющим взором. Он пытался объяснять, что иного пути нет, но она только качала головой, а горесть в ее глазах становилась глубже. Как-то она попробовала вновь утянуть его на Север, ткнув туда пальчиком, но он отказал. С тех пор она больше ничего не предлагала – только становилась печальнее.

И вот однажды перед ним выросли желто-песчаные горы.

Настал момент расставания со спутниками, которые следовали иным путем: сначала до захваченного Нор’Куртула, чтобы поклониться священному озеру, а затем до западных берегов континента, где люди верили больше в мудрость вороньей матери Офейи.

К Юлиану подошел один из паломников, тот самый – безусый и молодой. Все эти дни он был рядом, как прочие. Все дни он беседовал, обсуждал новости и слухи, пил разбавленное хлебное вино и веселился, молился, и ничего странного за ним никто бы не заметил. Разве что чересчур неистово он уверял прочих, что Змеиному королю грозит ужасная смерть за его прегрешения, а победа обязательно останется за Элейгией и Нор’Мастри. Сейчас он дернул Юлиана за край хламиды и притянул к себе, шепнув на ухо:

– Иди в Гипорею. Это на северном краю Желтого хребта.

– Что делать там?

– Следуй людским советам…

И, поправив свою раскидистую шляпу, украшенную бряцающими железными символами из мест поклонения, безусый вскочил на своего ослика и поспешил за другими. Юлиану оставалось лишь наблюдать, как группка набожных людей и вампиров, укутанных в хламиды, пропала за горизонтом, словно мираж. Он остался один посреди выжженной солнцем дороги, которая разрезала пустынные земли и тянулась из бесконечности в бесконечность с той лишь разницей, что где-то вдалеке на юго-западе виднелись утопленные в пылевой взвеси острия гор.

* * *

Спустя неделю он с трудом отыскал Гипорею, это крохотное поселение у подошв солнечно-желтых хребтов. Остановился он в лачуге крестьянина, и разместили его в жалком углу. Запустелое это было местечко, полное песка, смешанного с грязью; да и люди его окружали молчаливые и не очень приветливые. Когда хозяин дома поднес ему из колодца бадью для омовения ног и рук, ни одного услужливого слова Юлиан так и не услышал. Позже с ним никто не говорил, хотя сам он со стороны казался одержимым, с которым опасно заводить беседы.

Так и сидел Юлиан вечером в этой тесной лачуге, в углу на соломе, обвитый плащом, и глядел исподлобья на хозяина, а хозяин – на него.

– Куда путь держишь? – наконец заговорил крестьянин.

– Путь как раз и ищу.

– Тяжелое это дело – искать в такой глуши. Хм… Давненько мы здесь не видели ни одного паломника. Только порой торговцы заглядывают, чтобы вьючную животину напоить. Тебя что-то привело сюда? Чего молчишь? Ох, и неразговорчивый же ты вампир.

– Жизнь такая, – отозвался холодно Юлиан, понимая, что с ним играют. – Каждый из нас свои тайны имеет. Только собака всем вылаивает свою жизнь, а разумное существо должно секреты беречь. Я вижу, ваше поселение тоже ревниво оберегает свои тайны.

– Не без этого…

– Дай мне какой-нибудь мудрый совет, человек. Куда мне идти дальше? Где пролегает тропа, которая приведет меня в нужное место?

Криво улыбнувшись, как не подобает безропотному созданию, которое влачит жалкое существование, крестьянин пригладил просторную рубаху, под которой выпирало брюхо. Затем ответил:

– Хочешь совет? В полночь подходи к колодцам – туда прибудут напоить животину проезжающие мимо мастрийские торговцы. Говорят, путь их лежит неблизко. Полезай к ним в арбу, укладывайся промеж мешков, но так, чтобы не заприметили. И может, куда-нибудь да прибудешь… Если только не побоишься встречи…

Юлиан кивнул.

* * *

Уже посреди ночи, когда месяц скользнул в небо, чтобы выхватить в своем бледном свете очертания подъезжающих грохочущих повозок, Юлиан вышел из лачуги. Снаружи он увидел, как пыхтящие рабы принялись заботиться о лошадях и быках, высвобождая их ненадолго из упряжи.