Часть первая. Деревянный корабль

— Мы, человек (Wir, Mensch), — сказал он, — заблуждаемся потому, что существует лишь лабиринт для блужданий.

— Мы не можем быть лучше, чем тот великий театр, который мы именуем Природой, — сказал я.

— Музыка лучше, чем Природа, — сказал он.

Хорн возвращается от своей «авантюры» — безлюбых и бессмысленных блужданий по миру[21] — к музыке и любви. Об этом мы узнаем в главе «Апрель», где рассказывается о кратковременном пребывании Густава и Тутайна в норвежском местечке Уррланд — на сетере (позже затопленном при строительстве плотины), то есть налетаем пастбище, у впадения реки во фьорд. Этот эпизод (Свидетельство I, с. 390–391) лишь замаскирован под реалистическое повествование, как и топоним Уррланд (Urrland), который за счет удвоения одной согласной маскирует свой истинный смысл: Urland (Первозданная земля)[22]. Дело в том, что в статье «Одиночество поэзии» Янн раскрывает тройное значение слова «первозданный» применительно к поэтическому искусству (Werke und Tagebücher 7, S. 54–55):

Разве поэзия не имеет никакого отличительного признака? Никакого задания? Никакой однозначной функции? Имеет. Конечно. Вопреки всему.

Она означает высказывание из первых рук. Ее слова словно стоят в начале времен. Правда, я имею в виду не историческое время, не несовершенное определение времени, даваемое механической физикой, а то пространственное измерение, которое с самого начала физически затрагивает всех нас, в котором — в пору нашего детства — нам открывается Божий мир.

Известно, что самые впечатляющие перво-высказывания (Ur-Aussagen) относятся к ранним историческим эпохам. Истоки любой человеческой культуры полны поэтической мудрости, дерзновенной и неумолимой. Там можно обнаружить все разновидности стилей. А впечатления облачаются в кратчайшую словесную форму, и кажется, будто слово возникает у тебя на глазах, будто его только что вынули из формы.

В романе Янна Уррланд и в самом деле описывается как сказочная, первозданная земля (Свидетельство I, с. 543–544):

Даже домашние животные были красивой и осмысленной частью этого мира. Смерть стояла повсюду. Но и древние местные боги еще жили: подземные обитатели, тролли и их соблазнительные обнаженные подруги, так любившие нежиться в речных гротах или сидеть в расселинах скал. <…> Здесь земной мир являл свою паяную меру, и здесь я впервые осознал эту целостность.

Именно в Уррланде Густав начинает (после очень долгого перерыва) играть на рояле, а Тутайн создает свои первые рисунки, изображающие «прозрачные тела, человеческую плоть, вскрытую, как поле после вспашки, эту возвышенную реальность» (Свидетельство I, с. 543):

(<…> Огонь наших чресл угас; но стремление работать средствами духа над сооружением Вавилонской башни человечности разгорелось жарким честолюбивым огнем.) — Все это случилось в Уррланде. И Уррланд стал нашей родиной. Землей, которая сделалась для нас школой.

То есть с Уррландом для обоих героев связывается начало собственного творчества. Более того, в том же эпизоде идет речь о чуде (там же, с. 544):