Часть первая. Деревянный корабль

Раздалась команда: «Кончай с уборкой парусов!» Вальдемара Штрунка тревожило, что на задней мачте больше парусного вооружения, чем на двух передних. Этот шквал силой в одиннадцать или двенадцать баллов того и гляди сорвет несколько полотнищ. Трескучие удары ветра по мачтам. Дребезжание металлических деталей. Бессилие людей перед невидимой силой, раз за разом бросающейся на корабль…

Первый штурман заметил, что половина матросов прячется под палубой. Они больше не желали работать. Он стал разыскивать их по укромным закоулкам, выгонять наверх. Но саботажники вновь и вновь сбивались в кучки. За фальшборт верхней палубы уцепилась темная гроздь: насквозь промокшие любители почесать языками. Когда пришло время растягивать крепежные тросы, голоса переместились в парусную каюту. Там толчея. Все жмутся к материально-предметному: чтобы переговариваться, не опасаясь начальства. Они не наплевали на дисциплину. Но каждый хочет туда, где полегче. Каждому дорога собственная жизнь. И расставаться с ней никто не торопится. Какая разница, погрузится ли этот сундук, этот плавучий лес, в волны (и будет пожран морской пучиной, вместе с тысячетонным грузом) или же — в результате случайного взрыва — исчезнет в дыму и вспышках молний, напоследок брызнув осколками во все стороны и поддержав своим слабым громом трубный глас могучего урагана… Шум осторожных шагов сменяется топотом бегущих. Люди — поскольку у них есть руки — хватаются за что попало. Слепое повиновение начальству… Это последняя и единственная мудрость, доступная тем, кто внизу. Рты, только что изрыгавшие брань, закрылись. Теперь все, поневоле овладев собой, противостоят натиску стихий. Единодушие, порожденное гнетущим страхом перед неизвестностью…

* * *

Ветер набрал большую мощь, чем можно было ожидать. Водная поверхность превратилась в изрезанный горный ландшафт. Молочные потоки жидкости, бичуемой ураганом, сбегали с этих гребней и вершин вниз, уплотнялись в материю (каковой они, собственно, и были), заливали корабль. В самой же деревянной постройке, в ее недрах, возникло и постепенно нарастало неконтролируемое движение. Ландшафт противоборствующих сил сделался необозримым. Утратив всякий стыд, море теперь перехлестывало через рейлинг. Плавучие горы атаковали корабль. Или он сам, подпрыгнув, нырял в них. Некоторые удары оказывались столь сокрушительными, что люди теряли волю к сопротивлению. Такое случалось, когда вода набрасывалась на корабль и толкала его вниз, в негостеприимные дебри жидкого первозданного мира. После никто уже не помнил, что эти атаки воды сопровождались звуками, напоминающими звериное фырканье и барабанный бой. Дрожь изнасилованного корабля люди ощущали лишь как извилистую струю, проникающую в их костный мозг. Кожа у всех задубела от холода, легким было трудно дышать: ураган будто отсасывал воздух.

Вальдемар Штрунк почувствовал себя увереннее. Конечно, корабль, настигнутый разбушевавшимися стихиями, движется — неизвестным курсом — сквозь катящийся навстречу ему влажный горный мир. Однако до сих пор каркас из древесных стволов выдерживал все атаки на удивление хорошо. А то, что корабль сопротивляется приказам капитана, — отнюдь не свидетельство его слабости: просто так проявляют себя жесткие законы. Даже в вихреобразном, навязанном ему кружении корабль не утратил четкой периодичности бортовой качки: полный цикл занимает ровно десять секунд… Правда, приходилось считаться с мелкими неприятностями на борту. Так, после многих рокочущих толчков один парус на бизань-мачте все же поддался напору ветра, от чего корабль сразу будто вздохнул свободнее. Сперва на полотнище появился разрыв. Потом оно с треском лопнуло, и клочья унеслись прочь; на реях остались только шкаторины^{52} и вымпелы. Вальдемар Штрунк от души расхохотался. Сердце его взыграло не только потому, что хороший корабль выдержал боевое крещение. Он почувствовал: Георг Лауффер выбыл из игры. Все пространство сплошь заполнено шумом. Значит, подслушивающие устройства теперь бесполезны. Расчеты немилосердного ума пошли насмарку. Здесь царит Природа. Повсеместно. Всякое движение уплотнилось, поток тварного мира уподобился вязкой расплавленной бронзе. А суперкарго — просто человек из плоти и крови, которого за ненадобностью отстранили от должности. Может, он сейчас даже страдает от болей в желудке. Тайная болезнь получила шанс угнездиться в нем. Телесная оболочка, прежде служившая каркасом для сверх-остроумных замыслов^{53}, стала жертвой заурядного недомогания… Капитан вовсе не злорадствовал. Он наслаждался свободой быть — без всяких опекунов — хозяином своего судна. Он пожелал себе, чтобы буря продолжалась как можно дольше.

* * *